Фарш Мендельсона

Вот вам и честность! Вот вам и патология! Вот вам и кристальной души человек! Не успел поздороваться, как стал заниматься прямым вымогательством. Ну, ничего, еще мгновение, и ты увидишь наш ответ Чемберлену. Я полезла в сумку:

— Извините, Вячеслав Янович, сейчас мы решим вашу проблему с деньгами, ой, простите, со временем. Сейчас… Черт, куда же она подевалась?

— Вы что-то ищите? — в его голосе звучало вежливое любопытство, плавно переходящее в ярость.

— Да! Папку. Прозрачную такую на молнии. Мне ее нужно вам отдать.

— Зачем?

— Затем, что в ней деньги. Для вас. Типа взятки.

Сначала подумай, потом скажи, — и почему я никогда не прислушиваюсь к народной мудрости. Сначала сказала, потом подумала. Теперь придется как-то исправлять ситуацию, к тому же я умудрилась забыть эту злополучную взятку у зеркала в прихожей.

— То есть не взятка, а это… Вроде недорогого подарка… — принялась оправдываться я. — Во избежание возможных недоразумений. Вы же сами вчера говорили о создании комфортных условий для вашей работы? Ведь говорили же? Почему вы молчите?

Все! Выдохлась. Больше не придумаю и запятой. Непарада смотрел на меня сверху вниз: так и должен смотреть человек, который находится на две ступеньки выше вас. Другое дело, что мне не нравилось, КАК он на меня смотрел. С брезгливым сочувствием. Словно я рассказала пошлый и несмешной анекдот в дворянском собрании. Постепенно до меня стала доходить степень случившегося конфуза. Теперь он точно закроет институт. И виновата в этом буду я. Как там вчера Фима говорил, правильно данная взятка — взяткой не считается. Потому как это искусство. Поздравляю, Эфа, ты годишься только в подмастерья, да и то, если кто-нибудь тебя пожалеет. Какой позор! Сейчас он закричит, затопает ногами, будет говорить о том, что я его не поняла. А потом меня вытолкают взашей из институтских стен, оазиса культуры и искусства. И пойду я на все четыре стороны. Студентов разгонят, педагогов разгонят, стены снесут. И не будет больше в нашей стране оазиса культуры и искусства. Я чуть не плакала, когда Непарада меня пожалел. Или просто сделал вид:

— Неожиданный поворот сюжета, — грустно сказал он, видимо, мысленно уже распрощавшись с деньгами. — Вам кто-нибудь говорил, что вы очень оригинальная женщина?

— Да, только его после этого убили.

— Оригинально! А вам кто-нибудь говорил, что вы непредсказуемая женщина?

— Да, только его тоже убили.

— Кто бы мог подумать! А вам кто-нибудь говорил, что с вами не соскучишься?

Я вздохнула:

— И не раз. Только его тоже нет в живых.

Непарада хмыкнул:

— Пожалуй, я лучше помолчу. Идемте работать. Нас ждут великие дела.

И ведь не соврал: дела в виде толстых папок нас действительно ждали, но работали мы очень странно. Почему-то в моем кабинете. Подчиненных Непарады интересовали исключительно шкафы, столы и тумбочки в кабинете и приемной. Они тщательно перебирали бумаги, внимательно исследовали содержимое папок и при этом задавали массу вопросов, мало касающихся научной деятельности института. Зато финансовые нюансы неизменно вызывали в проверяющих рядах бурное оживление. Ага, понятно! Никакое это не министерство образования, а самая что ни на есть налоговая инспекция. Я порядком струхнула. Как законопослушный гражданин в своей частной жизни исправно плачу налоги, чего не скажешь об общественной деятельности. Вдруг они счета начнут проверять? В сейф полезут? Что тогда? Я ведь в этом ничего не понимаю! Я даже не знаю, что лежит у меня в сейфе. У меня и ключей нет. И ведь если что, отпор дать не смогу.

— Вы куда-то торопитесь? — спросил Непарада, оторвавшись от одной из папок с документацией, плотоядно озирая ящики моего стола. Я в этот момент искала в них свою любимую губную помаду, оставленную здесь перед отпуском.

— Пока нет. Черт, куда она подевалась? А почему вы меня спросили, Вячеслав Янович?

— Вы очень нервничаете, словно скрываете страшную тайну, — И без паузы добавил. — Пообедаем вместе?

Я обреченно кивнула: а что еще остается делать? Говорила же: сначала взятка, потом постель. Где-то в ежедневнике у меня записан телефон местной феминисткой организации. Может, позвонить? Вместо этого я ответила, как и полагается тургеневской барышне:

— Пообедаем, но только не сегодня.

— Завтра, — уточнил он и, повернувшись к своим коренастым помощникам, скомандовал: — Здесь ничего нет. Идем дальше. По кафедрам. Смотрите очень внимательно. Не дай бог вам пропустить. Убью! А вы, Стефания Андреевна, на сегодня свободны. И хорошенько отдохните. Я люблю пылких женщин, с хорошим аппетитом. И с тугим кошельком.

Я осталась одна в своем распотрошенном кабинете. По-моему, кто-то здесь снова поднял вопрос о взятке. И, кажется, я даже знаю, что именно Непарада потребует завтра во время обеда.

«Годзилла сидела в дешевой цирюльне и хмуро смотрела на себя в зеркало.

Цирюльник задавал ей один и тот же вопрос уже в двадцать пятый раз:

— Вы действительно решили покрасить волосы в черный цвет, а потом их остричь наголо?

— Действительно! — хмуро подтвердила Годзилла. — Тогда меня больше не будут звать белокурой и доступной Годзиллой.