Фарфоровая жизнь

И только с появлением Тины она поняла, чего хочет от жизни. Не тянуть лямку, а заниматься чем-то, что будет приносить удовольствие и деньги, не те деньги, которые она копит с заработков, а настоящие деньги, которые позволят ей построить свой дом с такими вот рыбками в аквариуме, как она видела у Тины, и с такими, наверное, громоздкими буфетами, куда она поставит красивую посуду – пусть не такую, как у Тины, другую, в которую будет не страшно налить суп или чай и не бояться разбить, потому что она стоит каких-то дурных денег лишь оттого, что ее сделали где-то на другом краю мира двести лет назад. Но в целом Василиса поняла свой вектор развития и решила, что Олег с его грузоперевозками ей не пара. Парень он, конечно, хороший и непьющий, но для ее задачи неподходящий. Он не хочет ничего большего, а это плохо, потому что она хочет.

Василиса не позавидовала Тине – разве что самую малость, но за считаные дни, поразмыслив, обрела внятную цель, которая напрочь выбивала ее из «колеи», которая вполне могла бы со временем превратиться в устрашающую «лямку», которую она бы тянула, ненавидя себя и всех вокруг.

Конечно же, опекать Тину Василиса не собиралась, она считала всех богатых дамочек бездельницами и никчемными личностями, и ее отношение к Тине было новым даже для нее самой. Вот так шла она по тротуару к стоянке такси, и что-то было в ее высокой стройной фигуре, в том, как она держала голову, смотрела – какая-то затаенная тоска, непонятная печаль. Тина стояла в толпе таксистов, осаждающих ее «выгодными» предложениями, и недоуменно смотрела на них, и на мир вокруг, и показалась Василисе заблудившимся во тьме ребенком. И с той самой минуты, как Василиса увидела ее на стоянке такси в аэропорту, такую нарядную, элегантную, совершенно неуместную на сером грязном асфальте в толпе голосящих таксистов, и абсолютно одинокую – а она словно душой ощутила всепоглощающее одиночество Тины, – потому и отбила ее у хищной толпы коллег. И все последующие события свидетельствовали о том, что Тина одна ни фига не справится, потому что она вообще ничего не знает о жизни. Как ей это удалось, Василиса не знает, да это и неважно, по большому счету, – но то, что оставлять одну посреди беды Тину нельзя, Василиса отчетливо понимала.

Может быть, дело в том, что Тина с легкостью пригласила Василису пожить в ее доме? Никто никогда не приглашал Василису к себе в дом. Предлагали времянки, предлагали какие-то съемные комнаты, но к себе никто не звал – в смысле, переехать и жить. А Тина предложила это словно между прочим, словно это вообще ничего не значит, и для нее это, скорее всего, ничего не значило – ну, подумаешь, предложила жить в своем шикарном доме незнакомой девице! Но для Василисы это значило очень многое.

– Если ее не вытащить из этой истории, она пропадет. Хорошо, что с Бережными познакомились, душевные люди. И генерал все-таки распутает это дело, несмотря ни на что.

Василиса припарковалась, отметила у диспетчера свое местоположение и пошла в сторону ларька, у которого толпились таксисты. В ларьке торговали шаурмой, хот-догами и растворимым кофе, и Василиса решила, что к бутербродам, которые ей щедрой рукой снарядила Диана, вполне подойдет большой стакан кофе со сливками.

Таксисты обычно знают друг друга. Пересекаясь на маршрутах или стоянках, они делятся сплетнями, сведениями о ремонтных работах – «по Гоголя не ехай, там снова раскопали!», травят анекдоты и ожидают вызов на рацию. Василиса кивнула коллегам и заглянула в окошко ларька.

– Привет, Оксана. Большой стакан кофе со сливками.

– И все?

– Да я сегодня со своим тормозком. – Василиса показала продавщице контейнер с бутербродами. – Я же не из дома еду.

– Кавалера хорошего нашла?

– Ага, что-то типа того.

Василиса расплатилась за кофе и отошла от ларька. На низеньком заборчике, сваренном из труб, сидели таксисты.

– Вася! – Санек, невысокий щуплый парнишка, подвинулся, освобождая Василисе местечко. – Садись на нагретую трубу.

– Спасибо.

Василиса присела на заборчик и открыла контейнер. Она чувствует, что проголодалась, а потому, откусив изрядный кусок от бутерброда с печенью, запила большим глотком кофе и блаженно вздохнула. Она соскучилась и по работе, и по вот этому привычному гулу голосов, и по звукам рации в машине, и вообще по всему тому, что и составляло ее «колею», в которую она так отлично вписалась.

– Вась, мы тут слыхали, ты в какое-то дело неприятное вляпалась.

Это Маркович, самый старый из таксистов Александровска, ему уже семьдесят два. Но тощий жилистый Маркович железной рукой держит баранку, равно как и более молодых коллег, и все разговоры, требующие дипломатии, как и честных ответов, ведет сам. Солгать Марковичу немыслимо.

– Я… да, что-то типа того.

Это ни «да», ни «нет», но Василиса понимала, что Маркович прекрасно видит ее виляние и сейчас распотрошит ее, разве что ее вызовет диспетчер, и она уедет, ненадолго отложив неприятный разговор, но рация молчала, как молчал и телефон. И молчал Маркович, глядя на Василису цепким взглядом зеленовато-серых глаз.