Фараон Эхнатон (без иллюстраций)

– Послушай, Ахнаяти, что скажу: ведь мы с тобой поклялись когда-то смело идти дорогой Атона. И мы шли. Мы восстановили против себя знать, мы подружились с немху. Мы ниспровергли Амона и возвеличили Атона – нашего бога, нашего отца. Мы унизили древнюю столицу Кеми и возвысили новую столицу, родив ее. Мы заявили твоими устами, что противимся гнусным войнам с соседними народами. Больше того, мы объявили себя равными всем другим народам. И вдруг…

– Что вдруг? – перебил он ее раздраженно.

– Вдруг на пятнадцатом году своей борьбы ты сворачиваешь с прямой дороги…

– Куда? – бросил он.

– Вот этого я еще не знаю.

– Зачем же тогда говорить? – Он надул губы, уткнулся взглядом в пол.

– Чтобы удержать тебя…

– От чего?

– От роковой ошибки.

Его величество усмехнулся. Она сказала:

– Я хочу, чтобы ты по-прежнему ловил чутким ухом каждое слово нашего царя и бога Атона.

– В этом я прилежен, как ученик в школе.

– Слушай его, надо претворять в дело каждое его слово.

– Я пытаюсь делать это, Нафтита.

– В этом я с некоторых пор сомневаюсь.

Он покраснел от негодования. Нет, это уж слишком. Он этого не потерпит! Нельзя же обвинять голословно!..

Тогда ее величество сказала с величайшим хладнокровием, на которое способна только первая женщина Кеми:

– Ахнаяти, твое величество Наф-Хуру-Ра! Не сердись, если ты прав. Я же скажу тебе: со стороны все виднее. А я вижу – поскольку оказалась в стороне, – что ты идешь не туда. Мне известно, что Хоремхеб получает все большую власть, что ты его выслушиваешь внимательнее, чем когда-либо. А известно ли тебе, что Хоремхеб ведет тайные переговоры с твоими врагами в Уасете и Мен-Нофере? И в Дельте. Если ты проявишь некоторое любопытство, то спроси его, о чем он шептался недавно с одним вавилонянином?

Эхнатон вздрогнул.

– С кем? – сказал он. – С вавилонянином?

– Да.

– Когда?

– Дней десять назад.

Его величество задумался. И сказал как бы про себя, но вслух:

– Десять дней назад… Вавилонянин… Шептался с Хоремхебом… Десять дней… Десять дней…

Фараон, видимо, что-то вспоминал.

– Такой курчавоголовый купец, – подсказала царица, – смуглый такой, лупоглазый. Зачем он прибыл в Ахяти? Что ему тут надо? Знающие люди сообщили, что он привез воздуха на полталанта[20]. Воздуха в своих бурдюках для воды.

– Ну да, ну да, – размышлял фараон. – Вавилонянин и хетты… Мне что-то говорил Хоремхеб.

– Что же он говорит?

– Какую-то чушь, Нафтита. Какую-то чушь. Небылицу, Нафтита!

– А что Хоремхебу надо в торговых кварталах?

– Наверное, покупает, Нафтита.

– Что же?

– Товар.

– Какой?

Его величество улыбнулся.

– Ты же говоришь, что купец доставил воздух в бурдюках. Представляешь себе? Вавилонский воздух!

– Да, это большая ценность в Кеми.

Фараон встал. Прошелся по комнате. Руки закинул за спину. И все убыстрял шаги. За ним трудно было уследить: туда-сюда, туда-сюда! У царицы закружилась голова. Его величество, того и гляди, побежит. Как на учениях рядовой воин. Что с ним?

Потом он вдруг останавливается. Молча глядит на царицу. И шевелит губами. А глаза – невидящие совсем.

– Я всю подноготную узнаю. Мне расскажут все об этом вавилонянине. И тогда горе тому, кто скрыл! Кто от глаз моих утаил нечто! И кто от моих ушей схоронил чужие слова! Пусть тогда пеняет на себя! Только на себя!

Фараон потряс маленькими кулаками.

– Ты хорошо сказал, – проговорила царица. И обеими руками сжала виски, в них стучало, словно в каменоломне, как на постройке каменных домов.

Фараон снова забегал по комнате. То медленней, то быстрее. Часто останавливаясь перед царицей.

– А теперь, Нафтита, слушай. Я скажу тебе нечто. И это должно остаться между нами.

Она кивнула. Очень уж стучало в висках – вот-вот лопнет голова…

– Нафтита, есть вещи, которые сильнее фараона. Жизнь сильнее, Нафтита! Это говорю я тебе. И никому больше. Ты ведь знаешь. Я вздыхаю в Ахяти, а вздох тот слышен в Та-Нетер или в Ретену. Он слышен на много тысяч сехенов вокруг… Я сказал слово, а оно уже в ушах хаке-хесепов, где бы они ни находились. И руки и ноги их работают, чтобы исполнить мое желание. Так ли это?

– Так, – сказала царица. А в висках все сильнее боль. Как на беду, все сильнее. И желтые круги перед глазами…

– И я говорю тебе, Нафтита: фараон, низвергнувший Амона, бессилен перед жизнью и перед людьми, которые вокруг.

– Неправда! – воскликнула царица. – Неправда! Неправда!

– Я говорю, Нафтита: в сердце моем усталость. Будто прошел я всю Западную пустыню. И в душе моей огонь, который гаснет медленно, но верно. Я говорю тебе, Нафтита: мы уже не молодые, и нам надо понимать людей…

– Твоих врагов?

– Если хочешь – да!

– И это называешь зрелостью?

– Да.

– Когда ты это понял?

– Недавно.

– Значит, ты хочешь стать спиною к своим друзьям?

– Нет.

– Подать руку примирения своим врагам?

Он не ответил.

– Руку им протянуть?

– Может быть, Нафтита.

Царица объяснила, как тяжко ей, как болит голова и как хочется ей остаться одной. Он вышел, не сказав ни слова.

Она свалилась на циновку, уткнула нос в ладошку. И заплакала.

Она плакала.

Не могла не плакать.

Купец