Фараон

— В этом дворце столько углов для подглядывания и подслушивания, что за каждым моим шагом следят. Даже к моей почтенной матушке опять обращаются какие-то таинственные голоса, которые смолкли было в Мемфисе, когда я разогнал жрецов. Я не могу никого принимать у себя и должен уходить из дворца, чтобы совещаться со своими слугами в безопасном месте.

— Проводить ваше святейшество? — спросил Тутмос, видя, что фараон ищет свой плащ.

— Нет. Останься здесь и смотри, чтобы никто не входил в мой покой. Не впускай никого, хотя бы это была моя мать или даже тень вечно живущего отца моего. Скажи, что я сплю и не желаю никого видеть.

— Будет так, как ты приказал, — ответил Тутмос, помогая фараону надеть плащ с капюшоном. Потом погасил свет в спальне. Фараон вышел через боковые галереи.

Очутившись в саду, Рамсес остановился и внимательно посмотрел кругом. Затем, очевидно, сообразив, куда идти, быстро направился к павильону, подаренному Тутмосу.

В тенистой аллее кто-то остановил его вопросом:

— Кто идет?

— Нубия, — ответил фараон.

— Ливия, — ответил, в свою очередь, вопрошавший и быстро попятился, как будто испугавшись. Это был гвардейский офицер из гвардии его святейшества фараона. Фараон всмотрелся в него и воскликнул:

— А, это ты, Эннана? Зачем ты здесь?

— Обхожу сады. Я это делаю каждую ночь по нескольку раз, потому что сюда прокрадываются воры.

— Так и надо, — ответил, подумав, фараон. — Только помни, что первый долг офицера — молчать. Вора прогони, но если встретишь высокое лицо, не останавливай его. И молчи, знай молчи! Хотя бы это был сам верховный жрец Херихор…

— О государь, только не приказывай мне ночью отдавать честь Херихору или Мефресу! — воскликнул Эннана. — Я не уверен, что при виде их меч сам не вырвется у меня из ножен…

Рамсес улыбнулся.

— Твой меч — мой, — ответил он, — и может быть вынут из ножен, только когда я прикажу.

Он кивнул головой Эннане и пошел дальше.

Вскоре фараон очутился у скрытых в чаще ворот. Ему показалось, что он слышит шорох. Он быстро спросил:

— Хеброн?

Навстречу Рамсесу выбежала фигура, одетая в темный плащ, и припала к нему, шепча:

— Это ты, государь? Это ты? Как долго ждала я!

Фараон, чувствуя, что она вырывается из его объятий, взял ее на руки и отнес в беседку. По дороге с него упал плащ. Рамсес хотел было его поднять, но раздумал…

На следующий день досточтимейшая царица Никотриса призвала к себе Тутмоса. Взглянув на нее, любимец фараона испугался. Царица была ужасно бледна. Глаза у нее ввалились и блуждали, как у безумной.

— Садись, — сказала она, указывая на табурет рядом со своим креслом.

Тутмос не решался сесть.

— Садись! И… поклянись, что никому не расскажешь того, что я тебе сейчас скажу.

— Клянусь тенью моего отца! — произнес Тутмос.

— Слушай! — тихо сказала царица. — Я была для тебя почти что матерью… И, если ты выдашь тайну, — боги покарают тебя. Нет… Тогда бедствия, что нависли над моим родом, не минуют и тебя…

Тутмос слушал, недоумевая.

«Сумасшедшая!» — подумал он в испуге.

— Посмотри сюда, в окно… на это дерево… Ты знаешь, кого я видела минувшей ночью на дереве за окном?

— Наверно, это был сводный брат его святейшества?..

— Нет, это был не он, это был Рамсес… мой сын… Мой Рамсес…

— На дереве? Минувшей ночью?

— Да. Свет факела отчетливо падал на его лицо и фигуру. На нем был хитон в белую и синюю полосу. Взгляд его был безумным. Он дико смеялся, как тот несчастный, его брат, и говорил: «Смотри, мама, я уже умею летать, чего не умел ни Сети, ни Рамсес Великий, ни Хеопс! Смотри, какие у меня растут крылья!» Он протянул ко мне руку, и я, не помня себя от горя, прикоснулась к ней через окно. Тогда он спрыгнул с дерева и убежал.

Тутмос слушал в ужасе. Но вдруг он стукнул себя по голове.

— Это был не Рамсес, — ответил он решительно, — это был человек, очень похожий на него, подлый грек Ликон, который убил его сына, а сейчас находится в руках у жрецов. Это не Рамсес! Это проделка тех негодяев, Херихора и Мефреса!

На лице царицы блеснула надежда, но только на минуту.

— Неужели я не узнала бы моего сына?

— Ликон, говорят, поразительно похож на Рамсеса. Это проделка жрецов, — настаивал Тутмос. — Негодяи! Смерти мало для них!

— А фараон ночевал дома? — спросила вдруг царица.

Тутмос смутился и опустил глаза.

— Значит, не ночевал?

— Ночевал, — ответил неуверенно фаворит.

— Ты лжешь! Но скажи мне по крайней мере, был ли на нем хитон в белую и синюю полосу?

— Не помню… — прошептал Тутмос.

— Опять лжешь! А плащ — разве это не плащ моего сына? Мой невольник нашел его на этом самом дереве.

Царица встала и вынула из сундука коричневый плащ с капюшоном…

В ту же минуту Тутмос вспомнил, что фараон вернулся после полуночи без плаща и даже оправдывался перед ним, что потерял его где-то в саду. Тутмос колебался, обдумывая что-то, но потом ответил решительно:

— Нет, царица, это был не государь, а Ликон. Это преступная проделка жрецов, о которой надо немедленно сообщить его святейшеству.

— А если это Рамсес? — еще раз спросила царица, хотя в глазах ее уже светилась искра надежды.