Фантомный бес

– В том-то и дело. Было когда-то сказано. Но ныне Горький впал тут в тяжкие сомнения. И со страстью, ему свойственной, пытается найти решение.

– Горький! Чудо-человек.

– Несомненно. Но то, что он окутан горькими сомнениями, это факт.

– Ну, я тоже частенько сомневаюсь. И тоже пытаюсь искать…

– Святое дело, Герберт. Пытайтесь.

– Впрочем, до Горького мне далеко. Он гений.

– А вы, Герберт?

– Я всего лишь не обделен талантом. Глубин Горького мне не достичь.

– Не скромничайте.

– Да нет, я серьезно. Я ведь не глуп. Я понимаю, кто есть кто.

– Но мне вы позволите считать вас гением?

– Ах, Мура. Вам – позволю. Но это чисто по-дружески. Вы очень добрый человек. И с вашей добротой сражаться? Ни за что. Тут я тоже не глуп.

– Само собой.

– Да, – сказал Уэллс. Он помолчал немного и продолжил: – То, что происходит с вашей страной, – и горько, и страшно. Но ведь по-своему и прекрасно. Порыв в неведомое. И это поразительно.

– Для кого-то поразительно. А для нас в первую очередь – именно горько и именно страшно. И голодно, и больно.

– Зато какой урок для мира.

– Что нам до мира?

– Не скажите. Не у вас ли толкуют о мировой революции? Не на вас ли устремлены взоры всего мира?

– Ах, Герберт. Мы вправе мечтать о революции даже на Марсе. Но хлеба нам это сегодня не прибавит. И человечности тоже.

– Мура, хотел вас спросить. У вас нет желания отправиться в Англию? Не с коротким визитом, а надолго. Основательно.

– Отвечу вам честно: есть. Но сейчас это невозможно.

– Жаль. А почему, кстати? Дети ваши за границей. Муж погиб. Вы свободная женщина. Не так ли?

– Свободная? – Она словно на секунду задумалась. – Да, свободная. Впрочем, я всегда ощущала себя свободной.

– Так в чем же дело? Приезжайте. Я мог бы это организовать.

– Спасибо, дорогой Герберт. Но сейчас это невозможно по многим причинам. В будущем? Этого я не исключаю.

– Вы меня обнадежили. – Глаза Уэллса лукаво заблестели.

– Вы же знаете, я люблю Англию.

– Это прекрасно, – сказал Уэллс. – Как можно ее не любить?

– Но я и Россию люблю, – сказала Мура.

– Еще бы! – сказал Уэллс. – Родина! Вы вправе добавить, что родину вы любите больше.

– А вот и нет, – хитро улыбнулась Мура. – Скорее, одинаково. Не то чтобы я считала себя гражданкой мира. Нет. Скорее, я гражданка русско-английская. Или, если хотите, подданная. Я любила царя. И вполне тепло отношусь к королю.

– Потрясающе! – воскликнул Уэллс. – Грандиозно! Такого я еще не слышал.

– А что тут такого? – удивилась Мура. – По-моему, это ясно и просто.

– О, Мура! Все сложное для вас просто. Вы – чудо.

– Спасибо, дорогой Герберт. – Но могу добавить, что я не хотела бы жить во Франции. Заехать в Париж – это одно. Но жить? Французы немного не по мне. Уж тем более не хотела бы в Германии. Я все про нее знаю. Впрочем, есть еще одна страна, в которой я могла бы затормозить. Знаете какая?

– И какая же?

– Разумеется, Италия. Знаете почему?

– Ну, Италия…

– Нет, тут любопытны детали. Я вам скажу. Я испытываю приязнь, например, к Марку Аврелию. И к товарищу Данте Алигьери. К Давиду во Флоренции. К оливковым рощам. К Верди и Карузо, само собой. И, как ни странно, к Гарибальди. Наконец, я обожаю неаполитанские песни. Горький, кстати, разделяет эти мои чувства. Он очень любит Италию.

– Ну да, – сказал Уэллс. Он смотрел на Муру зачарованно.

– Вот бы нам троим туда смотаться! Каково?

– Оу! – сказал Уэллс. Было видно, что он не находит слов.

– Знаете, у Маяковского… вы ведь слышали это имя?

– Слышал, – сказал Уэллс.

– Так вот, у него есть строки о том, где он хотел бы встретить смерть:

Я хотел бы жить и умереть в Париже,
Если б не было такой земли – Москва.

Вот и я так. Но с одной поправкой. Умирать я бы поехала в Италию.

– Что ж, это красивый выбор. Не все на такую внутреннюю смелость способны – даже в мечтах. Впрочем, от краха вашей сегодняшней жизни куда только мысленно не сбежишь!

– Ага! Вы все-таки признаете, что в стране – крах?

– Разве я спорю? Это сегодня. Но ведь существует и завтра. Сегодня – мрак. Завтра – свет. Такое возможно?

– Хотелось бы!

– Сегодня трудно. Понимаю. Но ведь надо выползать. Или как?

– Вот и напишите об этом книгу. О нашей нынешней жизни. Во-первых, мир просветите. А то он обалдел. Не понимает, что тут у нас и как. Во-вторых, может, и нам что-то подскажете?

– Собственно, с этой целью я и приехал.

– Понимаю. Но я вам уже название придумала. Оно очевидно – «Россия во мгле».

– Это поразительно! – прошептал Уэллс. – Примерно так я собирался назвать свои заметки.

– Вот видите! – спокойно сказала Мура. – Иногда мы с вами мыслим одинаково.

– Удивительно! – повторил Уэллс.

– Итак, Россия во мгле. Кстати, моя комната, опочивальня свободной женщины, тоже бывает во мгле. Но несколько иной. Примерно вот так, – сказала Мура и потушила лампу.

Уэллс уехал. Уехал в прекрасном настроении, почти счастливый. И разоренная страна даже начала ему нравиться. Сначала он направился в Москву, на беседу к Ленину (который писателя, по его собственным словам, очаровал), а потом к себе в Лондон.