Фантомные были

На балу в самом деле оказалось много знакомых по старой жизни. Актеры, режиссеры, певцы почти не изменились, сильно сдали поэты, глотавшие деликатесы не жуя, будто в последний раз. Зато торопливые безымянные доставалы, крутившиеся прежде вокруг знаменитостей, иной раз даже не рассчитывая на приглашение к столу, удивительно изменились, превратившись в монументы самоуважения. Некоторые несуетно узнавали Вову из Коврова, значительно чокались с ним, сообщали, что устрицы здесь – г…о, балтийские, и вручали свои визитки, извещавшие о фантастических переменах в судьбе. Все они стали управляющими, президентами, председателями, генеральными директорами…

Собственно, с этих визиток и началась новая профессия Мохнача. Когда директор, снова услав секретаршу на обед, позвал Вову и, понизив голос, спросил, нет ли у него надежных людей, интересующихся арендой помещений, вчерашнему инженеру-оборонщику осталось только вытрясти из малинового пиджака карточки и подвинуть к себе телефон… Со временем он в совершенстве освоил большой теннис и научился сводить нужных людей, заходить в любые кабинеты, подсовывать под настроение на подпись важные письма, нашептывать в державное ухо платную информацию, посредничать при передаче «бонусов», а то и просто взяток. А потом, когда отмечали грамотную сделку где-нибудь в номерах или охотничьем домике с конкурсантками красоты, Вову из Коврова просили спеть под гитару, и он безотказно хрипел, подражая давно истлевшему кумиру своей молодости:

Мой друг уехал в Магадан.
Снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам,
Не по этапу…

А банкиры, биржевики, хозяева нефтяных скважин, красные директора акционированных гигантов, отраслевые министры, флагманы порноиндустрии, изовравшиеся политики слушали его пение, рассеянно поглаживая одноразовых подруг и роняя сладкие старорежимные слезы.

Теперь у Мохнача все прекрасно: дети учатся в Лондоне. Любимая жена, сидя в имении на Нуворишском шоссе, страдает из-за того, что жена алюминиевого олигарха явилась недавно на благотворительный концерт в неприлично крупных бриллиантах. Не совладав с собой, Марина бьет по щекам неловкую горничную, а потом бежит к своему психоаналитику – каяться. Тесть, доктор экономических наук, умер от недоумения, когда начались гайдаровские реформы, но теща жива-здорова, все так же зовет любимого зятя «Вовиком», кормит его домашними пончиками и благодарит Бога, что дочка не вышла замуж за аспиранта Иванова, оказавшегося ко всему прочему еще и Юнгштукером.

Третья часть Капище Синемопы

Ошибка Пат Сэлендж

– Ну-с, – Жарынин выверенным движением взял в руку рюмку, – выпьем, Кокотов, за Синемопу!

– За что-о?

– За Си-не-мо-пу! – по слогам повторил соавтор.

– А что это?

– Не что, а кто! Муза кинематографа.

– А разве такая есть?

– Конечно. Десятая. А вы не знали?

– Не-ет, не помню…

– А девять остальных хотя бы помните?

– Конечно.

– Называйте!

– Зачем?

– Да вы просто не знаете! – обидно засмеялся Жарынин и отпустил рюмку.

– Знаю.

– Ну тогда перечисляйте!

– Терпсихора, Мельпомена… – бодро начал Кокотов.

– Хорошо, дальше!

– Талия, Клио…

– Четыре. Отлично! Дальше?

– Урания…

– Великолепно! Пять. Еще!

– Ев… Евтерпа…

– Прекрасно! Шесть. Ну, напрягитесь!

– Э-э-э… Забыл… – ненавидя свою дырявую память, сознался Андрей Львович.

– Вы что заканчивали, я запамятовал?

– Пединститут.

– Ну что ж, для пединститута вполне прилично. Может, звонок другу?

– Не откажусь.

– Считайте, что вы мне уже позвонили. Запомните и передайте другим: Полигимния – муза сочинителей гимнов. Не путать с Полигамнией! Музой измены. Семь. Эрато – муза лирической поэзии. Восемь. Вы же писали в юности стихи?

– Писал.

– Должны знать. Каллиопа – муза эпоса. Девять. И, наконец, Синемопа – муза синематографа! Десять. За Синемопу!

Выпили. Хрустнули огурчиком. И Кокотов почувствовал, как в животе затеплилась надежда на то, что жизнь все-таки не напрасна. Мысли пришли в веселое движение.

– Дмитрий Антонович, а как зовут одиннадцатую музу? – спросил он, улыбаясь.

– Одиннадцатую?

– Да, одиннадцатую.

– Хм… И что же это за муза?

– Не догадываетесь?

– Нет…

– Звонок другу?

– Пожалуй.

– Это очень важная муза. Может быть, самая главная теперь.

– Ладно, сдаюсь!

– Те-ле-мо-па! – победно произнес Кокотов и указал пальцем на телевизор. Там беззвучно мелькал какой-то американский боевик про разумные марсианские кактусы, которые воюют против гигантских кротов с клешнями.

– Неплохо, коллега! За Телемопу! Она нам скоро понадобится. А давайте напишем сценарий для фантастического кино!

– Давайте!

– Я начну, а вы подхватывайте! Итак, двадцать второй век. Нью-социализм. Марс. Конец нудного рабочего дня в одном из многочисленных марсианских НИИ. Завтра – трехдневный уик-энд.

– У них три выходных дня?!