Фантомные были

…Сначала Лапузин хотел попросить помощи у друга детства, командира танковой дивизии. Они вместе поступали в военное училище, но Федя не прошел по зрению. Танкист был не прочь за тридцать процентов очистить опытное поле от Военспецстроя, но его соединение не получало горюче-смазочных материалов и боеприпасов с августа 1991-го, а резервные снаряды они продали в Чечню, чтобы достойно отметить Новый 1993 год. Тогда Лапузин через Вову из Коврова вышел на можайских и предложил им за сорок процентов выбить Покатого из опытной станции. Братки примчались, огляделись, задумались, перетерли ситуацию с одинцовскими и отказались, предупредив, однако, что за вызов на объект и консалтинг им теперь полагается коттедж с участком. И поставили на счетчик.

– Ко мне он, собственно, заехал проститься! – объяснила Обоярова.

…Сообразив, что, продав квартиру, дачу, «Фольксваген» с правым рулем, библиотеку и остальное, он не сможет рассчитаться с можайскими, Лапузин переписал имущество на бывшую жену, которая оставалась ему верна, как верен партии ее исключенный член. После этого Федя решил в последний раз поговорить с Мостолыгиным и Покатым. Если бы генерал и вор скинули по пять процентов, можно было бы рассчитаться с можайскими, а на оставшееся купить три торговые палатки возле метро. Дело верное: розница – двигатель торговли! В случае отказа Федя предполагал бежать за границу, прихватив кассу взаимопомощи Института прикладной генетики.

Покатый на встречу согласился…

«Тебе забили стрелку!» – я даже захлопала в ладоши.

– Вы были уже на «ты»? – загрустил Кокотов.

– Что? Ах, вот вы о чем? Не волнуйтесь, мой ревнивец, к тому времени мы только целовались. Моя мама всегда говорила: поцелуй, и не сразу, – это максимум того, что порядочная женщина может дать мужчине до брака. Если же она не собирается замуж, можно давать всё и сразу.

– Понятно! – вздохнул писатель.

– И что ты хочешь предложить Покатому взамен? – спросила я.

– Не знаю… Может, написать ему диссертацию?

– Бандиту?

– А что? Недавно мы защитили парня, отсидевшего восемь лет за валюту. Теперь он в Верховном Совете.

– А если Покатый откажется?

– Тогда даже не знаю…

– Я знаю! Возьми меня с собой на стрелку!

– Зачем?! – в один голос воскликнули Кокотов и Лапузин.

– Андрюша, вы забыли: я же шпионка по призванию! Мата Хари. А тут такой роскошный случай!

– Ты с ума сошла! – не захотел меня слушать Федя.

– Что ты предлагаешь? Хочешь преподавать физкультуру в Нью-Кентервиле, штат Мичиган?

– А если твоя мама узнает?

– Не узнает.

– Это же бандиты!

– Бандиты тоже мужчины!

– Ты что задумала? – насторожился он.

– Скажешь Покатому, что я твоя жена. Понял?

– Удобно ли?

– Не переживай, тебя это ни к чему не обязывает. Когда толковище?

– Завтра в ресторане «Сетунь», в три часа.

– В два я буду готова.

– Лучше – в час.

– Нет. Мы должны немного опоздать.

На следующий день, заехав за мной в условленное время, Федя очень удивился: я надела лиловое, как у певицы областной филармонии, все в золотых блестках платье с сумасшедшим декольте. В этом наряде мама один-единственный раз вела новогодний «Огонек» и так понравилась зрителям-мужчинам, завалившим редакцию письмами, что больше ее в эфир не выпускали. Кроме того, на мне была бабушкина бархатная шляпка с вуалькой, на грудь я повесила нитку черных жемчужин – каждая величиной с лесной орех. Это ожерелье мне одолжила однокурсница, пять лет прожившая с мужем-дипломатом в Индии. А на пальце у меня сверкал старинный золотой перстень с трехкаратником чистейшей воды – его маме подарил второй муж, Леонид Савельевич, племянник начальника Ленинградского ОГПУ, которого расстреляли вместе с Ягодой. Перед арестом чекист успел зарыть ведерный самовар, под крышку набитый «ювелиркой», реквизированной у буржуазии и дворянства. Банк «Невский простор» знаете?

– Слышал.

– Банк в девяносто втором открыл сын Леонида Савельевича Миша, работавший до этого простым инженером. Улавливаете? Кроме того, я вылила на себя полсклянки «Шанели».

– Ты не слишком ли надушилась? – удивился Лапузин.

– Это не для тебя! – успокоила я.