Дело было так: ей поручили щекотливое дело о хищениях в сфере кинематографа, а точнее о безобразиях при съемках фильма «Скотинская мадонна», где роль немецкого профессора-искусствоведа сыграл не актер, а знаменитый портретист Филипп Бесстаев, больше известный публике как Фил Бест. Художник он, кстати, затейливый и всегда придумывает что-то странненькое. Так, олигарха Абрамовича он изобразил одетым в форму голкипера «Челси» и стоящим на Спасских воротах Кремля. Майю Плисецкую нарисовал Ледой, которой овладевает огромный белоснежный лебедь, причем на лапке у птицы кольцо с аббревиатурой ГАБТ – Государственный академический Большой театр. Но особенно нашумел его портрет Чубайса, точнее, двух Чубайсов. Оба сидят в обещанных нации «Волгах», но один хохочет над обманутым русским народом, а второй грустит, сознавая, какое позорное место уготовано ему в отечественной истории. А чего стоит портрет Черномырдина, беседующего с отрубленной головой Цицерона!
Итак, Афросимова влюбилась в Бесстаева. В свои пятьдесят Фил выглядел отлично, следил за собой, посещал спортзал… Знаете, молодые натурщицы ко многому обязывают художника! И вообще он всегда нравился женщинам, но особенно их волновала его ранняя седина в сочетании с хорошим цветом ухоженного лица. Так вот, у Фила было хобби: он любил сниматься в кино, так, не всерьез, в эпизодиках. Хитроумный продюсер Гарабурда-младший, в обмен на эти две-три минуты в кадре, попросил Бесстаева бесплатно изобразить на холстах несколько стадий копирования «Сикстинской мадонны», и провел эту работу отдельной строкой в смете, положив себе в карман пятьдесят тысяч долларов. Но это, как вы понимаете, мелочи…
Занимаясь запутанным делом, Афросимова вызвала на допрос Бесстаева, предложила ему присесть и сразу почувствовала, что от ухоженного седого молодца, смело шагнувшего в ее кабинет, исходит непонятная опасность.
«Интересно, что за одеколон? – подумала Тоня. – Надо будет купить такой Сурепкину. И борода у него пострижена правильно, а у Никиты вечно усы длинней щетины!»
Фил Бест, завидев за столом строгую красавицу в темно-синей форме, сообразил: в его интимной коллекции не было пока ни одной сотрудницы правоохранительных органов, тем более – прокурорши, да еще такой! Тут следует разъяснить, что Антонина Сергеевна вступила в ту загадочную дамскую пору, когда женское естество, словно предчувствуя скорое увядание, расцветает мучительной, орхидейной красотой. Даже у дурнушек появляется во внешности некая шармовитость, многие из них именно в этот краткий промежуток, к всеобщему удивлению, наконец устраивают личную жизнь. А что уж говорить об изначально красивых и привлекательных женщинах!
Афросимова, старательно хмурясь, спросила свидетеля, брал ли он деньги за работы, имитирующие этапы копирования «Сикстинской мадонны». Получив отрицательный ответ, она предъявила ему липовый договор с поддельной подписью Бесстаева, выслушала объяснения, дала завизировать протокол: «С моих слов записано верно», отметила повестку и отпустила свидетеля восвояси, испытав сердечное облегчение оттого, что этот опасный мужчина исчез из ее жизни. А ночью, лежа в постели, в одинокой близости от Никиты, пахшего дешевыми медсестринскими духами, она вспоминала седого моложавого красавца.
Вернувшись в свою студию, занимавшую весь последний этаж сталинского дома на Москворецкой набережной, Фил Бест тоже не мог успокоиться, дивясь тому, что, всегда скорый и дерзкий с женщинами, не решился даже намекнуть обворожительной прокурорше о своем интересе. А ночью ему приснилось, будто он пишет портрет Афросимовой в полный рост. Она стоит в своей строгой синей форме на ступенях белоснежной лестницы, ее лицо бесстрастно, как у мраморной Фемиды, но в огромном венецианском зеркале сбоку отражается совсем иная Афросимова: там, в серебре амальгамы, видна обнаженная зрелая красавица, и ее длинные темные волосы вольно разлились по голым плечам. И лицо у той, зеркальной Тони такое… такое… Но вот лица-то он так и не смог рассмотреть.
Наутро Бесстаев, поняв, что им повелевает теперь не зажравшееся либидо, но высокий художественный замысел, набрался храбрости, позвонил прокурорше и заявил, что имеет сообщить следствию ряд важных подробностей, упущенных во время первого допроса. Повторно вызванный в прокуратуру, Фил Бест радостно показал, что не только не получил гонорар за бутафорские копии Рафаэля, но даже холст, краски, кисти и подрамники приобрел за свой счет. Афросимова, записывая показания, отметила про себя, что свидетель сегодня одет в очень идущий ему терракотовый твидовый пиджак с замшевыми налокотниками, по цвету точно совпадающими с умело повязанным шейным платком. Уходя, Бесстаев остановился, обернулся и робко поинтересовался, что, мол, Антонина Сергеевна делает в воскресенье днем или вечером. Железная Тоня посмотрела на него так, как если бы отъявленный рецидивист вместо ответа – признает ли он себя виновным – запел в зале суда контртенором арию Керубино из «Свадьбы Фигаро». Когда же дверь за ним закрылась, она вслух назвала себя дурой.