– О, как! – воскликнул он, – давно ли ты перестала носить белье?.. (Ира остолбенела от такой наглости) Светик, помоги-ка соседке снять блузон, а то ей жарко.
Ира обернулась. Она не заметила, как «Светик» вновь набросила на себя простыню, и теперь стояла, прижавшись к стене. У нее было такое испуганное лицо, что Ира поняла – эту шлюшку опасаться не стоит.
– Ну, так что, соседка? Не стесняйся…
Ира не дала ему договорить очередную гадость, но и сама не нашла подходящих слов – вплескивая скопившуюся злость, она попыталась ударить его, но Олег ловко поймал ее ногу.
– И что мы теперь будем делать? Прыгать на одной ножке, да?.. Цып-цып… – он потянул ее за собой, и Ира вынуждена была прыгать, – вот, как ловко-то у нас получается!..
– Отпусти, сволочь!
– Не «сволочь», а «пожалуйста».
– Сволочь! Мерзкая, подлая сволочь!.. – Ира задыхалась в бессильной ярости, но, кроме проклятий, ничего не могла сделать в таком положении.
– Видишь, Светик, с какой грубиянкой и истеричкой я вынужден был жить?.. – Олег неожиданно оттолкнул Иру, и та упала, едва успев схватиться за край дивана (и без того короткая юбка задралась, оставшаяся без пуговиц блузка, обнажила грудь…) – кто-то тут о блядях говорил… – Олег вздохнул, – короче, бери матрац и стели себе на кухне, понятно?
Более глупо Ира не чувствовала себя никогда в жизни. Она думала, зачем, вообще, приехала сюда. Неужели надеялась, что сможет решить проблемы с такой скотиной?.. И как же теперь выпутываться из всего этого?..
– Я уйду, – выдавила Ира, хотя даже не представляла, куда конкретно собирается.
– Никуда ты не уйдешь, – Олег демонстративно взял ключи, которые она по привычке бросила в коридоре, и сунул в карман, – а на всякий случай, еще вот так, – он рванул телефонный провод, – я разрешаю тебе остаться, но никаких прав это тебе не дает. Одно неправильное слово, и мы будем говорить по-другому.
– Я хочу уйти, – повторила Ира.
– Нет, ты говорила, что хочет остаться, да, Светик?
– Говорила, – промямлила та.
– Вот! Поэтому живи, но я буду тебя воспитывать, поняла?
– Я, наверное, пойду? – сказала Светик, не найдя себе роли в этой мизансцене.
– Вот-те, нате, – Олег удивленно наморщил лоб, – ты тоже никуда не пойдешь!
– Олежек, я матери сказала, что приду ночевать. Мне надо…
– Можешь позвонить ей.
– Как? Ты же сам телефон оборвал, – Светик покраснела.
– О, черт!..
Ира видела, что поведение Олега стало более-менее адекватным, и решила предпринять еще одну попытку. Может, он все-таки отпустит ее и останется здесь со своим «Светиком»?..
– Олег, пожалуйста…
– А ты марш на кухню! Спать! Тебя не спрашивают!
Значит, в отношении нее ничего не изменилось… Поднявшись с пола и поправив одежду, Ира поплелась на кухню. Встала у окна; закурила, глядя на огоньки, мерцавшие сквозь ветки росшего под самым окном тополя. Сколько раз она курила, глядя на этот тополь!..
Сейчас, находясь в одиночестве, она могла относительно трезво оценить ситуацию. Перед ней стояли две глобальные задачи – как вырваться отсюда и куда идти потом, причем, решение первой не имело смысла без решения второй. К сожалению, у нее не было знакомых, которые могли б приютить ее больше, чем на день-два, и, видимо, из-за свежести впечатлений на ум приходил только Дима.
В это время вспыхнул свет, и в дверях появился Олег.
– Я же сказал спать, а ты стоишь, куришь. Курят только шлюхи! С сегодняшнего дня я запрещаю тебе курить!.. Чего стоишь? Спать, быстро!
– Может, достанешь матрац с антресолей? – тихо попросила Ира, стараясь не злить мужа.
– Я?!.. Бери стул и лезь! У нас самообслуживание.
Ира смотрела на Олега, не понимая, что происходит. Да, в последнее время он не отличался нежностью; да, он спал с другими женщинами, не скрывая этого; да, иногда издевался над ней, но никогда не был так откровенно жесток.
– Олег… – начала она.
– Так-с… – Олег привалился спиной к косяку, – похоже слов мы не понимаем. Ну, ничего, для этого есть свои решения. Знаешь, мой дед говорил, что строптивую жену надо пороть, как минимум, раз в неделю, а я тебя еще ни разу пальцем не тронул. Быстро лезь, и чтоб через пять минут была в постели! Считаю до трех! Раз… – его взгляд выражал полное удовлетворение и довольство собой.