Фантом

Он решительно затушил сигарету, проверил, все ли двери заперты, и вышел на улицу. Было уже достаточно тепло. Сухие листья под ногами приятно шуршали, и даже голые деревья не вносили элемента уныния во всеобщее торжество позолоты и чистой голубизны неба. Свежий воздух вызывал желание перемещаться пешком, но сегодня у него не было такой возможности. Сегодня он не праздный гуляка – его ждали дела, и все остальное, вроде, отступило на второй план.

* * *

Дома Дима появился ближе к вечеру. День оказался не самым удачным, но и назвать его плохим язык не поворачивался. Ему удалось пристроить шестьдесят плит в домостроительный комбинат, по поводу тридцати договориться с одним из магазинов и еще десять должен был забрать какой-то предприниматель, которого он случайно встретил в управлении сельского хозяйства. Итого сотня. Оставался еще вагон, но этим он займется завтра. Впрочем, если они и на складе полежат, опять же ничего страшного, учитывая, что следующая партия придет почти через месяц. Может, оно даже к лучшему – всегда надо иметь запас. Клиенты иногда возникают сами собой, да еще с такими фантастическими предложениями, что бывает порой обидно, если склад к этому моменту пуст.

Дима, не разуваясь, прошел на кухню. Рацион его пополнился пакетом пельменей, парой упаковок замороженных бифштексов и мелкими, но ярко красными помидорами, которые он высыпал на стол. Несколько штук упали, брызнув на пол золотистыми зернами. Дима поднял один, символически сунул под кран и отправил в рот. Он хотел есть, потому что за весь день умудрился обойтись одним чебуреком, холодным и безвкусным, комом провалившимся в желудок и не давшим, ни ощущения сытости, ни какого-либо гастрономического удовольствия.

Ужинать он вышел на улицу. Над головой чирикали два воробья, настойчиво прося поделиться. Ветерок сносил пар, поднимавшийся от пельменей, дразня птиц, а где-то за домом стрекотала сумасшедшая, потерявшаяся во времени цикада. Диме нравилось есть в саду. Как хорошо он понимал в этом «старых русских», если, конечно, верить Чехову и Островскому.

Отломив кусочек хлеба, бросил его на землю. Воробьи спикировали мгновенно, и Дима с умилением наблюдал, как они отщипывают крошки, чирикая и хлопая крылышками. Было во всем этом что-то идиллическое. Он отхлебнул большой глоток пива из пластикового баллона и принялся за пельмени.

По улице, всего в нескольких метрах спешили люди, тяжело переваливались на колдобинах громоздкие желтые автобусы, периодически возникавшие в щелях забора, а он сидел и ел, никому невидимый, ни для кого недосягаемый. Только птицы имели право нарушать границу суверенной территории.

Утолив первый голод, Дима откинулся на спинку скамейки и закурил, потягивая пиво. Пельмени еще оставались, помидоры тоже, но есть уже не хотелось, и он смотрел на них лениво, размышляя, положить их в рот или оставить неугомонным воробьям. Поднял взгляд на дом. Сейчас, когда мысленно он еще не полностью вернулся из другого мира – мира бизнеса и посторонних человеческих страстей, дом показался ему просто убогим строением, волею судеб принадлежавшим ему, или дом тоже пребывал в умиротворении, не являя своей обычной притягательной мощи.

Сидел Дима долго, ни о чем не думая, а просто наслаждаясь состоянием легкой усталости в ногах, чувством исполненных планов и ясных перспектив на завтра. Однако это быстро наскучило. Мысли о плитах – неинтересные мысли. Вспомнил свой вчерашний день, вспомнил Иру, свои сновидения… хотя, вот, сновидения он вспомнить-то и не мог; от них остался лишь сюжет, а яркая, живая картинка не восстанавливалась. Он мог описать все словами, но оживить не мог.

…Наверное, это и к лучшему – сны должны оставаться снами, а реальность – реальностью… Но все-таки было интересно – прям, цветной широкоформатный фильм, да еще с навороченным сюжетом… – внутренне усмехнувшись, Дима отнес посуду в дом; включил телевизор, чтоб нарушить тишину, и уселся в кресло просматривать только что купленные газеты.