Фантастичeское в современной прозе

Не случайно именно XIX век некоторые наши исследователи справедливо называют веком русского Возрождения. В, Кожинов, например, обоснованно утверждает, что "искусство пушкинской эпохи родственно ренессансному реализму". Родственно не значит аналогично. Уже в XVIII веке русская литература осваивала через опыт Европы античное наследство и принципы "новой литературы", но в XVIIIвеке, считает исследователь, "еще не достигло зрелости и цельности подлинно национальное самосознание, которое было бы способно утвердить себя в адекватной форме".

Россия не просто приобщалась к европейской культуре, но, усваивая ее опыт, приходила к собственному, национальному самосознанию, которое и отразилось в нашей литературе впервые в полной и всесторонней форме в творчестве Пушкина.

Именно национально-народный гений Пушкина сделал нашу литературу европейской и даже всемирной. Это давно уже стало аксиомой. Заговорил же я об этом вот почему.

Возрождение предполагает возрождение чего-то к новым формам жизни. Естественно, что сама жизнь вызывает необходимость этого явления. Итальянское Возрождение, как мы знаем, было прежде всего освоением опыта античности. Европа через Италию воспринимала и в своих национальных формах усваивала этот опыт. Античность стала образцом для подражания, эталоном и бродилом развития национальных культур Европы.

Основой новой европейской культуры стала греческая античность, в которой Европа как бы увидела и осознала свое "детство", так как именно в Древней Греции "оно развилось всего прекраснее" (Карл Маркс). Однако что же лежало в основе самой этой греческой культуры? "Предпосылкой греческого искусства является греческая мифология, то есть природа и сами общественные формы, уже переработанные бессознательно-художественным образом народной фантазией..." Но не любая мифология. "Египетская мифология никогда не могла бы быть почвой или материнским лоном греческого искусства. Но, во всяком случае, какая-то мифология", - писал Карл Маркс.

В основе развитой культуры (каковой, безусловно, была древнегреческая) в конечном счете лежит мифология. Притом не любая, а именно данного народа. Мы и сегодня пользуемся образами и символами греческой мифологии. Они вошли в наше сознание через опыт европейской (в том числе и русской) культуры. Однако заметим, такое значительное влияние на общеевропейскую культуру греческая мифология оказала не сама по себе и не потому, что она была наиболее развитой, наиболее соответствующей духу нового европейского сознания, складывавшегося в эпоху Возрождения. Нет, не только поэтому, но прежде всего потому, что Европа обратилась к античной культуре через Гомера и Гесиода посредством постижения ее вершинных образцов.

В первой трети XIX века античность - плоть и кровь русского искусства.

С творчеством романтика Жуковского в русскую жизнь входит едва ли не весь античный пантеон: Вакх, Эрот, Зевс, Аврора, Горгона, Аполлон; "Брега Эллады", "Илионские девы", "добрый Вакхов дар вино", "Олимпийские вершины" и т. д. становятся заметным и, главное, обязательным элементом русского поэтического да и прозаического и даже эпистолярного стилей.

Уже не солнце садится на западе, но "горящий Феб все к западу стремится" (Батюшков), не весна пришла, но "Флора милая, на радужных крылах, к нам обновленная слетела" (Баратынский) и т. д. Причем такая лексика постепенно перестает быть уделом лишь "высокой" поэзии. Трудно назвать поэта, который тогда "чудом" избежал бы этого влияния, потому что то была не мода, не поветрие, но естественный этап в поисках своего, национального стиля.

В поэзии Пушкина, нашего национального поэта, который подлинно был "наше пророчество и указание" (Достоевский), античность становится существенной формой выявления национального и даже элементом становящегося самосознания именно как русского. Поэт осмысливает свою судьбу и свое назначение: я пел "под Геликоном, где Касталийский ток шумел, я, вдохновенный Аполлоном"... И совершенно естественное для Пушкина (и для стиля времени в целом) заключение: "И неподкупный голос мой был эхо русского народа".

Но вместе с тем в творчестве Пушкина постепенно нарастает и иной стилевой пласт, иные образы тревожат его воображение: "...мой добрый домовой, храни селенье, лес..." (1819).

Наряду с нимфами появляется "Русалка"; рядом со стихами "Пришли ее мне, Феба ради, и награди тебя Амур" - "Песнь о вещем Олеге" (1822), одновременно с "Вакхической песнью" и "Арионом", которые, конечно же, воспринимались как современное слово в духе и смысле времени, в том же самом духе, но в них, подспудных, пока еще не явно господствующих формах, национальный гений осуществляет себя и в "Зимнем вечере" с его; Спой мне песню, как синица Тихо за морем жила; Спой мне песню, как девица За водой поутру шла...

Библейская символика "Пророка" естественно соседствует с Пегасами и Ипокренами, а обе вместе - с "простонародными" "Песнями о Стеньке Разине" (1826).