— Прекрасно! Я спросил не из праздного любопытства, конечно. Я не любитель эскрементов. Дело в том, что корабль — не идеальное место для таких вещей. Лучше, если мы отправимся облегченными. Сам я не доверяю организму. Я даже принял немного слабительного.
— Сколько времени мы будем находиться в состоянии минимизации? — спросил Моррисон.
— Возможно, недолго. Час — если все будет удачно, если нет — может быть, двенадцать часов.
— Но, послушайте, — сказал Моррисон, — я могу рассчитывать на натренированную толстую кишку, но не могу не мочиться двенадцать часов.
— А кто может? — спросил весело Дежнев. — У каждого сиденье оборудовано для всяких возможных случайностей. Там есть углубление со съемным чехлом. Так называемый встроенный туалет. Я сам его сконструировал. Но если вы чувствительны и застенчивы, от вас потребуется определенное усилие. Когда процесс минимизации без затраты энергии станет реальностью, мы построим океанские лайнеры для минимизации и будем в них жить, как цари в старые времена.
— Что ж, будем надеяться, что экспедиция не затянется без серьезных на то причин. (На мгновение ему показалось странным, что от страха перед смертью и сумасшествием он перешел к обдумыванию деталей обращения с крышкой туалета и самого процесса, который нужно было проделать как можно незаметнее. Ему пришло в голову, что во времена великих исследовательских путешествий прошлого было много грязного и грубого, и такие вещи проходили незамеченными, так как никого не интересовали).
Моррисон, уже в одежде, надевал тапки, когда Дежнев сказал:
— А сейчас пойдемте позавтракаем. Еда будет вкусная и высококалорийная, но в небольшом количестве. На борту мы не будем есть. Кроме воды и фруктовых соков, там ничего не будет, даже никаких горячительных напитков. Наша дорогая Наташа сделала ужасное лицо, когда я предположил, что нам время от времени понадобится водка. Сколько всего, не требующего комментариев, было сказано о горьких пьяницах и алкоголиках! Альберт, Альберт, я тоже подвергался гонениям. И не справедливо.
Завтрак был обильный и не сытный. Им подали желе и сладкий крем, толстые куски белого хлеба с маслом и мармеладом, фруктовые соки и несколько видов пилюль, которые надо было запивать большим количеством воды.
За столом болтали большей частью о местном шахматном турнире. Никто не упоминал о корабле и минимизации. (Возможно, считалось плохой приметой говорить о предстоящем).
Моррисон слушал, сам вставлял реплики и даже вспомнил, как сам ездил на шахматные турниры и неплохо играл.
Со стола очень быстро убрали. Было пора... Они пошли на корабль.
Они шли друг за другом, соблюдая расстояние. Дежнев первым, затем — Калныня, Баранова, Моррисон и последним — Конев.
Почти сразу Моррисон понял: каждый из них находился на виду и тщательно осматривался. Вдоль коридора стояли мужчины и женщины — очевидно, занятые в проекте — и внимательно следили за ними.
Дежнев энергично махал рукой людям направо и налево и походил на доброго и любимого народом монарха.
Толпа отвечала им криками, взмахами. Иногда произносились имена каждого, очевидно, знали о всех членах экипажа. Женщин узнавали мало. А Конев, насколько заметил Моррисон, обернувшись, шел, глядя вперед ничего не выражающими глазами.
Моррисон явно удивился, отчетливо услышав по-английски:
— Да здравствует американец!
Он посмотрел, откуда кричали, и автоматически помахал рукой, на что ответили громким и энергичным криком:
— Да здравствует американец!
Моррисон не мог больше сохранять прежнее мрачное спокойствие. Он никогда не был объектом ликования толпы, но воспринял это быстро и легко, начав размахивать руками и весело скалить зубы. На лице Барановой он уловил выражение мрачного удивления. Дежнев, указывая на него пальцем, всем видом подчеркивал, что он — американец. Моррисон не мешал ему.
Оставив позади толпу, они вошли в большую комнату, где в психическом коконе комы находился Шапиров. Здесь же находился корабль. Моррисон в изумлении огляделся. Он заметил:
— Вон там группа кинооператоров.
Калныня шла рядом с ним. «Как прекрасна ее грудь», — подумал он. Грудь была прикрыта, но тонкая бумажная ткань не полностью скрывала ее.
Он понял, почему Конев говорил, что она отвлекает. Калныня объяснила:
— Да, нас будут показывать по телевидению. Каждый значительный эксперимент тщательно фиксируют, и каждый раз их описывают присутствующие при этом репортеры. Даже вчера, когда я и вы подвергались минимизации, все снималось, но скрыто, поскольку вам не следовало знать всего.
— Но этот проект секретный...
— Не навсегда. Когда-нибудь мы достигнем полного успеха, наш народ и весь мир узнают об уникальном достижении. Даже раньше, если мы узнаем, что в этой области достигла прогресса другая страна.
Моррисон покачал головой:
— Это плохо, когда в первую очередь беспокоятся о приоритете. Прогресс шел бы гораздо быстрее при участии дополнительных умов и ресурсов.
Калныня спросила:
— А вы охотно отказались бы от приоритета в своей области исследования?
Моррисон промолчал. Это было тонкое возражение.