Фамильяр и ночница

— Я один из первых духов-хранителей, которые начали носить людские имена, — заговорил лесовик, задумчиво глядя в окно. — Мой отец так его и не принял, хотя нам это, конечно, не мешает. А произошло это в ту пору, когда начался разлом. Многие племена, населяющие Маа-Лумен, взялись делить природные богатства края, а заодно и потустороннюю защиту, каждый старался возвеличить своих богов, потесняя других. Было уничтожено много людских алтарей, возведенных с любовью, а с ними гибли и наши защитные тотемы. Аура, оберегавшая край, стала ветшать, истончаться и через прорехи проникло зло из нижнего мира. Оно совсем отвело людям глаза и те уже не выбирали средств в борьбе за власть и богатство. Духи пытались вразумить людей и отстоять свою вотчину, но неверие ослабило их, а энергия, которой они испокон века питались, была отравлена черной аурой. Приспешники нижнего мира есть и среди ваших колдунов, а в то время им нашлось где разгуляться, Дана. Однажды, в пылу одной из таких междоусобиц, люди при поддержке могущественного жреца дочерна выжгли тот лес, где обитали мои родители. Так я лишился матери, а отец еле вытащил меня, потерявшего сознание от ядовитого морока.

Ненадолго Рикхард замолк, и девушка тоже хранила безмолвие, чувствуя, что его давняя боль ничуть не слабее человеческого горя. Затем он продолжал ровным и бесстрастным голосом:

— И мы с отцом оказались на севере Маа-Лумен, где уже рукой подать до вековых снегов и полярных ночей. Там же и владения Северного старца — одного из хозяев мироздания, который зимой бродит среди людей и собирает дань в виде страхов и заблудившихся душ. Поначалу пришлось нелегко: у духов-хранителей кровная привязанность к родным местам, и мы привыкали жить без куска собственной плоти, все равно что руки или ноги. Но по крайней мере, там было спокойнее, до севера раздоры еще не добрались. А кроме того, нас нашел один старый колдун-отшельник — толковый, честный и тоже когда-то потерявший дом и родных. Он дал нам убежище и пропитание, а мы помогали ему в давнем труде.

— В каком же?

— Старик мечтал написать историю о рождении и соприкосновении миров, но прежде духи не очень охотно делились знаниями. Они… то есть мы, чурались людей, и зная дальнейшие события, я могу это понять. Но тот колдун был особенным, и даже отец к нему проникся. Ну а я и вовсе был мальчишкой, и мне нравилось слушать рассказы старика, его воспоминания, мечты. Они давали не только энергию для подпитки и роста, но и что-то несравненно большее… Теперь я понимаю, что мы тоже помогали ему не сойти с ума от одиночества и неприкаянности: отец стал ему как названый брат, а я, выходит, племянник. Как ты, наверное, догадываешься, он и назвал меня Рикхардом.

— И когда же все это случилось? — нерешительно спросила Дана.

— А ты готова услышать? Около трех веков назад, — улыбнулся Рикхард. — Хотя я по нашему счету еще в расцвете лет, как у вас говорят! А вот мой дед помнил времена, когда и Маа-Лумен не существовало, а была лишь горсть перевалочных узлов для мореходов из Юмалатар-Саари, которые следовали в ваши края. Быть может, и в тебе есть капля их воинственной крови — потому мы с тобой и потянулись друг к другу.

— Ты не морочь мне голову, — поморщилась Дана, — лучше скажи: удалось колдуну дописать свои труды? И куда вы девались после его смерти?

— Ну, не все сразу, Дана. Колдун к старости лишился рассудка, потому что не нажил ни потомков, ни учеников, которые могли разделить его дар, и мозг не выдержал такой нагрузки. Тоска чередовалась с припадками ярости, и в одном из них он уничтожил черновики. Хорошо хоть сохранились его записи с рунами, которые я и поныне держу при себе.

— Как жаль, — вздохнула девушка.

— Верно, — отозвался лесовик. — Я заботился о старике, и он, совсем ослабев, уже только меня и узнавал. И называл своим фамильяром… Прежде меня задевало, когда он шутил над нашей двойной натурой, а потом я не мог обижаться и только жалел его. Мы и похоронили старика, а потом снова подались в лес. И со временем я вместе с другими молодыми духами понял, что бежать и прятаться нет смысла. Надо пойти людям навстречу, чтобы получить столь необходимую для нас энергию.

— С этой целью ты и пришел ко мне?

— Не спеши, Дана! Нет, что скрывать, я немного от тебя подпитывался, — лукаво заметил Рикхард, — но это не главное. Поверь, если бы я видел в тебе лишь источник сил, то давно бы исчез, а ты бы проснулась с дикой головной болью или вовсе в полубеспамятстве.

— Значит, с другими женщинами ты и так поступал?

— Всякое бывало: у меня, как видишь, нет оснований любить людей. И я хочу тебя предостеречь — таких, как я, больше, чем ты можешь вообразить. Духи еще держатся за свою стихию, оберегают ее от нежити и черного морока, а притворство стало вынужденной мерой. И не все будут так же дружелюбны к тебе, как я.

— Понятно, — вздохнула Дана. Ей хотелось расспросить Рикхарда о видении в лесу, о призраках Усвагорска и прочих нераскрытых тайнах, но обида и негодование возобладали, и она отвернулась.