Фальшак

Бирюков поднялся в мансарду, где царило то же запустение, что и внизу. Топчан, поставленный на деревянные бруски, столик у окна. Вот и вся обстановка. Он вышел на двор через заднее крыльцо, побродив по участку, наткнулся на летнюю кухню, приземистую постройку с односкатной крышей. На двери навесной замок, окно изнутри закрыто занавеской. Бирюков обошел вокруг кухни, нашел деревянный ларь для садовых инструментов, поднял крышку. Среди всякого хлама отыскал заржавевший топор. Вернувшись к двери, в два удара сбил замок, включил свет и прошел в помещение. Кухня оказалась довольно просторной, у окна раскладушка, застеленная чистым бельем. Два разделочных стола, на которых громоздилсь пустые банки и кастрюли. Бирюков, встав на табуретку, осмотрел нутро единственной навесной полки, заглянул в холодильник, распахнул дверцу духовки. Даже передвинул с места на место чугунные сковородки и деревянную хлебницу. Ничего интересного. Если, конечно, не считать нескольких кусков засохшего хлеба и большого соленого огурца, плавающего, как одинокая зеленая рыба, в пятилитровой банке с мутным рассолом.

Потушив свет, Бирюков вернулся в дом, в большую комнату, где под столом лежало тело Сахно. Присев на койку, внимательно осмотрелся, пытаясь найти хоть какую-то мелкую деталь, зацепку, которая могла пролить свет на личность лже-дипломата. Ни документов, ни денег, ни бумажника. Нет записной книжки и даже железнодорожного билета на поезд «Варшава – Москва». Взгляду не за что зацепиться. Прошлогодний календарь прилеплен к стене полосками клейкой ленты. Глаз порадовала большая цветная фотография, вырезанная из старого журнала. На опушке леса стоит, прислонившись спиной к березе, статная женщина с тяжелой русой косой. На фотомодели открытый красный сарафан, через плечо переброшен крепдешиновый платок. В прежние времена про такую дамочку даже завистники сказали: настоящая русская красавица. Теперь скажут: она больна целюлитом. Бирюков оторвал от стены цветную картинку, сложив ее вчетверо, убрал в сумку. Пожалуй, пора уходить.

Он погасил свет и покинул дом глубокой ночью тем же маршрутом. Перелез через забор, проплутав во мраке улиц, едва отыскал свою машину.

***

Около полудня Бирюков вошел в салон «Камея», но нарвался не на седую сухопарую вахтершу, похожую на вешалку. Путь преградил плечистый охранник в форменной рубашке, с кобурой и дубиной на ремне. Смерив оценивающим взглядом раннего посетителя охранник, объяснил, что обычно выставка начинает работу вечером. Но сейчас в салоне проходит инвентаризация художественных произведений, и доступ публики приостановлен на неопределенное время по техническим причинам. Возможно, на неделю, а, скорее всего, до середины сентября. Хозяин «Камеи» распорядился никого к нему не пускать, ни по личному, ни по служебному делу, потому что работы по уши, нет ни единой свободной минуты.

– Хорошо, – сдался посетитель. – Тогда поднимите трубку и скажите хозяину, что пришел Леня.

Через минуту Бирюков уже сидел в кресле в кресле напротив Архипова. Хозяин «Камеи» не надорвался от неотложных дел, даже не вспотел. Видимо, инвентаризация художественных произведений проходила без его активного участия. Сегодня Архипов выглядел куда лучше того злополучного вечера, когда, одетый в драные лохмотья и единственный башмак, вышел из машины у подъезда своего дома. Сегодня на нем был светло голубой костюм и вызывающе яркий галстук. Бриллиантовая булавка вызывала сомнения в своем происхождении, уж слишком крупным и ярким оказался камень. Над левым глазом Архипов прилепил полоску пластыря, сейчас он напоминал не хозяина художественного салона, а боксера, получившего рассечение и несколько синяков на ринге в жестокой беспощадной рубке.

Он предложил гостю глоток водки с лимонным соком, когда Бирюков отказался, наклонился к маленькому холодильнику, замаскированному под тумбу стола. Набулькал в стакан водки на три пальца, плеснул глоток сока и размешал коктейль указательным пальцем. Он поднялся, приоткрыв дверь, выглянул в приемную. Убедившись, что секретаря нет на месте, повернул замок. Выдернул из розетки телефонный провод, упав в кресло, отхлебнул из стакана.

– Сейчас кое-какие картины переносят в подвальное хранилище, – Архипов долил водки из бутылки, капнул сока. – Это чужие полотна. Того мне только не хватало, чтобы еще и картины исчезли. Со временем их разберут авторы.

Он выдержал длинную паузу и продолжал:

– Я попал в затруднительное положение. Затруднительное – это слабо сказано. Со дня на день, с часа на час я жду звонка некоего Романа Горобца, он уже приперся в Москву и заказал номер в какой-то гостинице. Я ведь мелкая сошка. Всего-навсего скидывал фальшак. И попал на большие деньги. Теперь придется отдать абсолютно все, что я имею и даже больше.

– От покупателей на «Камею» наверное отбоя нет?