Фальконер

По телевизору показывали мультфильмы. Слышно было, как в других блоках охранники с армейским прошлым свистят в свистки и орут на заключенных, пытаясь спешно вколотить им в головы военную выучку. Было чуть больше восьми, кардинала ждали к полудню, но некоторых заключенных уже вывели во двор. Солнечные лучи испытывали прочность тюремных стен, но двора они коснутся только в полдень. Петух и Рогоносец играли в кости. На волне метадоновой радости Фаррагат легко переносил ожидание. Время — его хлеб, в тюрьме оно перестало быть враждебным, он плывет в потоке времени, словно рыба в реке, а время — грациозно, как свет, — медленно ползет по блоку Д. Сидя на краешке койки, Фаррагат пытался читать. Вот он: человек сорока восьми лет на койке в тюрьме, куда несправедливо был заключен за братоубийство. Человек в белой рубашке, сидящий на краешке койки. Тайни засвистел, и они снова встали по стойке «смирно» у дверей своих камер. Они проделали это четыре раза. В пол-одиннадцатого заключенных построили парами и вывели в коридор, где они встали в начерченный известью кружок с буквой «Д».

Солнечные лучи почти добрались до двора. Да, день выдался великолепный. Фаррагат подумал о Джоди: если у него не получится, что будет? Месяц взаперти, карцер или еще семь лет за попытку побега? Вроде бы о побеге знают только двое: он и помощник капеллана. Тайни потребовал тишины.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал он. — Две тысячи придурков в одном дворе — уследить не так-то просто. Сегодня на сторожевых вышках снайперы и, как вы понимаете, они пристрелят без предупреждения любого, кто вызовет у них подозрение. Повторяю: на вышках снайперы, и стрелять в воздух они не собираются. Лидер «Черных пантер» согласился обойтись без салюта. Когда прибудет кардинал, стойте по команде «вольно». Кто не был в армии и не знает, как это, спросите друзей. Это вот так. Начальство выбрало двадцать пять человек, которые получат причастие. У кардинала много дел, так что к нам он всего на двадцать минут. Сначала произнесет речь начальник тюрьмы, затем выступит начальник управления исправительных учреждений — он приедет из Олбани. Потом кардинал вручит дипломы, проведет мессу, благословит всех идиотов, мотающих срок, и уедет. Я думаю, кто хочет, может сесть. Но когда будет команда «смирно», чтобы все стояли прямо — чистые и опрятные — и смотрели на кардинала. Я хочу гордиться вами. Кто хочет ссать — валяйте. Только не делайте этого там, где будут сидеть люди.

Тайни похлопали, и большинство помочилось. Фаррагат думал о том, что есть какой-то универсальный закон, по которому работает мочевой пузырь. В это короткое время они все идеально понимали друг друга. Затем заключенные сели.

Кто-то проверял микрофон. «Раз-раз. Проверка. Раз-раз…» — звук был резкий и со скрипами. Время шло. Слуга Господень оказался пунктуален. Без пятнадцати двенадцать скомандовали «Смирно!», и заключенные вытянулись по струнке. Послышался рев двигателя — то отражающийся от холмов, когда вертолет пролетал низко над ними, то приглушенный в речных оврагах: то тихо, то громко, над холмами, над оврагами — этот звук открывал для них очертания земли за тюремными стенами. Наконец вертолет показался над двором: небесная колесница выглядела не изящнее, чем стиральная машина, но это не имело значения. Вертолет медленно приземлился, во двор вышли три служки, епископ в черном и сам кардинал — то ли Бог даровал ему небывалое чувство собственного достоинства и красоту, то ли диоцез избрал его за эти качества. Он поднял руку. На пальце сверкнул перстень — знак духовной и политической власти.

— Я у шлюшек видел получше, — прошептал Петух Номер Два. — Ни один скупщик не даст больше тридцатки. Последний раз, когда я брал ювелирный, я сбагрил все за…

Все обернулись и сердито на него посмотрели. Петух заткнулся.

Пурпурные одежды кардинала казались символом жизни и чистоты, а его вертолет — таким необыкновенным, что одна мысль о мятеже умирала, не успев зародиться. Приподняв полы сутаны, он вышел из вертолета. Он не напоминал женщину, вылезающую из такси, но был похож на кардинала, покидающего свою небесную колесницу. Он перекрестил собравшихся, стараясь охватить всех одним жестом. Заключенные замерли в благоговении. In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Фаррагат хотел помолиться за счастье сына и жены, за безопасность любимого, за душу покойного брата, хотел просить Господа о просветлении, но из всей путаницы слов он извлек только одно: Amen. «Amen», — прошептала еще тысяча голосов, и этот гул торжественно разнесся над тюремным двором.

Заработал микрофон — так хорошо, что все услышали препирательства.

— Вы первый, — говорил начальник управления начальнику тюрьмы.

— Нет, вы — отвечал тот.

— Здесь написано, что вы.

— А я сказал: начинаете вы, — рассердился начальник управления.

Начальник тюрьмы вышел вперед, преклонил колени, поцеловал перстень кардинала, встал и произнес: