Факультет журналистики

Расстояние между первым и вторым подоконниками было небольшое — всего несколько шагов, но разница между ними была огромная. Если первый подоконник олицетворял собой буйство логической мысли (стиль Курдюма), хотя и облеченной в форму шахматной игры (стиль Тараса), то второй подоконник ничего общего ни с одним видом рационального мышления не имел, а, наоборот, был полностью эмоционален, являя, так сказать, романтическое, женское начало кафедры физического воспитания и спорта. Здесь собирались поклонники только двух видов спорта — волейбола и баскетбола, которые были представлены двумя постоянно действующими персонажами, а именно: Славкой и Нонкой.

Это были даже не просто постоянно действующие персонажи. Славка и Нонка если не дежурили на втором подоконнике круглосуточно, то во всяком случае первыми приходили сюда и последними уходили. Совершенно невозможно было понять, когда же они учатся. Славка кончала философский факультет, Нонка была аспиранткой химического факультета.

Славка считалась лучшей баскетболисткой университета. Это была стройная белокурая девушка с приятным, твердым лицом и красивыми серыми глазами. Она играла в первой сборной команде университета в нападении и отличалась быстротой, резкостью, напористостью и прыгучестью. От Славки вообще веяло чем-то нордическим, варяжским — холодным и сильным. За ней многие пытались ухаживать, но Славка презирала любовь и была безраздельно преданна только баскетболу и философии.

Нонка играла в волейбол. Она была старше Славки. Всю войну Нонка провоевала летчицей в женском авиаполку, имела много боевых наград и еще больше — ранений, и поэтому весной и осенью, когда начинали болеть старые раны, приходила на кафедру физкультуры прихрамывая, а иногда даже с палкой. На кафедре физкультуры Нонку называли «бабушкой русского волейбола».

Когда Пашка подошел ко второму окну, Нонка и Славка, как обычно, уже сидели на подоконнике, а внизу около них группировалась компания болельщиков человек в десять.

— Нонка! — выступил вперед один из болельщиков. — Ты видела в МАИ нового нападающего?

— Сапог, — презрительно сморщилась Нонка.

— А ты видела, как он поливает с обеих рук? Гвозди забивает!

— А пас? — ехидно спросила Нонка. — Есть у него пас, у этого гвоздильщика?

— Зачем ему пас, когда он до пупка над сеткой выпрыгивает? Ему всегда на удар выкинут.

— Ты бы помолчал, теоретик, — холодно сказала Нонка. — Вам бы только гвозди заколачивать да пупок над сеткой показывать. Где ты видел приличную команду без хорошего паса, а?

Зарвавшийся «теоретик» не нашелся что ответить на этот профессионально поставленный вопрос и ретировался.

— Колы, гвозди, клопштосы, — недовольно ворчала Нонка, — одни будут на афишку играть, а другие за них пшенки по всей площадке подбирать. Это раньше так играли…

Слушатели, почувствовав, что Нонка настраивается на воспоминания, придвинулись к подоконнику ближе.

— Раньше, знаете, какие «кузнечики» были? — рассказывала Нонка. — Не только пупок — пятки противнику над сеткой показывали. Один Чинилин чего стоил. Зря, что ли, его «козлом» прозвали?.. Бывало, кэ-эк выпрыгнет, кэ-эк сложится назад пополам, да кэ-эк врежет! Только пыль столбом стоит! После его ударов мяч снова зашнуровывать приходилось.

— А он сейчас играет? — спросил кто-то из болельщиков.

— Сейчас не играет, — вздохнула Нонка.

— Почему?

— Руку ему на войне оторвало, — сказала Нонка и потрогала лежащую за спиной на подоконнике палку, которую она в тот день почему-то захватила с собой, хотя осень уже давно прошла, а до весны еще было далеко.

На третьем подоконнике физики-лыжники «звонили» по поводу предстоящего лыжного кросса. На физическом факультете были самые лучшие лыжники в МГУ, но первое место в прошлом году почему-то заняли пронырливые химики. На третьем подоконнике этот печальный факт объясняли тем, что накануне соревнований (буквально в ночь перед кроссом) химики изобрели совершенно новую мазь, в создании которой принимал участие якобы сам академик Несмеянов, бывший декан химического факультета, и что именно эта новейшая мазь и решила исход борьбы.

Пашка не стал задерживаться и возле четвертого подоконника, на котором проходило заседание бюро фехтовальной секции — и, кстати сказать, весьма своеобразно. Председатель секции, разложив справа и слева от себя ведомости по уплате членских взносов, одиноко и гордо сидел на подоконнике, а все остальные члены бюро, находясь на уровне колен председателя своей секции, стояли около подоконника.