Факультет чудаков

— Я не возвращу тебе это, любезный, — сказал он, осанисто выпятив грудь, — пока ты мне не объяснишь, слышишь, где и почему ты оставил своего барина. Может, ты его зарезал… Ну-ка?

Молодому человеку пришлось сдержать до поры свое негодование и пояснить, по возможности не теряя достоинства:

— Господин Челищев был столь добр, что соблаговолил отправить меня в чужие края учиться. Я ездил один и прожил там четыре года.

Гораздо менее удовлетворенный ответом, чем хотел бы, страж отдал наконец подорожную, недоверчиво щурясь и важно откашливаясь. Он не посмел бы задерживать на лишние пять минут карету и вел бы себя бесконечно скромнее, если б заметил в числе пассажиров сановное или, по крайней мере, чиновное лицо, но ехала мелкая сошка: три неслужилых дворянина средней руки и два купца.

Дилижанс тронулся в молчании и, въехав в предместье, покатил по улицам, производя порядочный шум. Внутри кареты пассажиры усердно сохраняли тишину и молчание, чопорно застыв на своих местах. Лишь один из купцов, худой, рыжий, с пронзительными глазами, похожий скорее на изувера-сектанта, чем на толстосума, хотел было заговорить с молодым человеком, не то пожурить его за обман, не то спросить, чему он учился в Париже, но, поглядев на своих спутников, ухмыльнулся, закрутил жгутом свою длинную узкую рыжую бороду и не сказал ни слова.

Через пятнадцать минут дилижанс завернул во двор городской почтовой станции. Это был конец пути.

Когда молодой человек вылез из дилижанса и в некоторой растерянности стал подле крыльца, не знал, видимо, что ему далее делать, куда идти со своим чемоданом, рыжебородый купец приблизился к нему и сказал таким тоном, как будто они были земляками и только лишь несколько лет не виделись:

— Чему учился-то там?

Молодой человек, несмотря на неожиданность вопроса, ответил так же просто:

— Архитектуре, строительному искусству.

Купец быстро глянул на него, прищурясь, затем, усмехнувшись, отворотился, чего-то ища во дворе взглядом, подманил пальцем извозчика, подъехавшего в этот момент к воротам, и снова обратился к юноше:

— Жить в Питере будете, или как?

На этот раз юноша почему-то замялся с ответом.

— Д-да…

— Фатерку имеете на примете?

— Нет, не имею, — он уже с удивлением посмотрел на купца.

— А желалось бы получить? — не унимался купец и, не дожидаясь ответа, бесцеремонно подтолкнул молодого человека к извозчику. — Отвезешь… барина в Галерную улицу, — приказал он тому, — дом чиновника Исакия Исакиевича… С ним столкуетесь, с Исакием Исакиевичем, — продолжал он, обращаясь опять к юноше, и как бы успокаивающим тоном: — Скажите, мол, Архип Шихин прислал.

Посмеиваясь, он подсадил недоумевавшего юношу на дрожки, успев в то же время сердито цыкнуть на извозчика, чтобы тот пошевеливался с чемоданом.

— До свиданьица! — махнул он рукой. — Еще увидимся, а сейчас-то уж мне сильно некогда. До свиданьица.

ВТОРАЯ ГЛАВА

В тот же день, благополучно сняв по нежданной-негаданной рекомендации комнату у Исакия Исакиевича, маленького чиновника, жившего вдвоем со стряпухой, молодой человек вышел из дому, намереваясь посмотреть город. Он почти не знал Петербурга: до восемнадцати лет жил в деревне, изредка наезжая в Псков, а последние четыре года провел за границей. Теперь был 1826 год, кончался май месяц, в апреле ему исполнилось двадцать два года. Будем его называть именем, каким звали его друзья в Париже.

«Базиль», — говорили они ему, и он радостно откликался, начиная уже забывать свое русское имя.

Итак, Базиль отправился посмотреть сегодня хотя бы ближнюю часть Петербурга, называемую Адмиралтейским островом. Было известно ему, что здесь расположены Адмиралтейство и Зимний дворец, воздвигнутый великим Растрелли.

«О, Растрелли! — мысленно восклицал он, идя по улице.

— О, маг и волшебник! Сейчас я увижу сказочные капризы твоего гения…»

День был веселый, майский, а по жаре — скорее даже июльский. Но Галерная улица, по которой направлялся Базиль, была чрезвычайно узка, и до самой Сенатской площади он шел в прохладной тени от домов и почти в одиночестве, никого не встречая и не обгоняя. Настроение было чудесное. Базиль шел и, как всегда, в любую свободную минуту, восторженно вдохновлялся идеями Леду, парижского архитектора конца XVIII века.

«Ах, этот Леду! — восклицал про себя Базиль. — Его страсть ко всему исполинскому, физически колоссальному, напоминающему временами азиатских деспотов, не останавливающихся перед самыми невероятными размерами сооружений!»