Фактор фуры

Жил герр на левом (от устья Лиммата) берегу озера - именно там теперь были, по Васиным словам, самые престижные районы. Видимо, в таком Кройцлер и обосновался: на горке, в тиши и зелени - начинающей как раз живописно желтеть. Тот же Вася рассказывал: публичную демонстрацию собственного богатства в Гельвеции полагают большим моветоном (еще раз к вопросу о хере и пальце) - что застройка района замечательным образом подтверждала: все особнячки чрезвычайно добротные и аккуратные, но достаточно скромные - беленькие, два этажа - и однообразные.

«Пошлет он нас», - говорю. «Пошлет - свяжемся с „коллегами“, - пожал плечами Серега. За предыдущие два дня, читая все, что удалось нарыть про „прачечный“ скандал, рыжий составил небольшой список швейцарских изданий и журналистов, о нем писавших.

Последняя попытка дозвониться - хрена. Ладно, адрес, адрес… Когда мы, идентифицировав Кройцлеров дом, подошли к воротам в основательном заборе, я увидел, что хотя бы топтаться у них нам, кажется, не придется - ворота были чуть приоткрыты. Серега оглянулся на меня:

- Нас ждет?

Он осторожно потянул створку, сунулся внутрь. Я шагнул следом и испытал одновременно целый набор эмоций: во дворе стояла полицейская машина. Мы с рыжим переглянулись. К нам уже шел мент в форме. Не спеша, впрочем.

Серега решительно двинул ему навстречу, что-то уверенно - как он умел - говоря по-немецки. Я подплелся следом и стоял за его плечом с серьезно-задумчивым видом (вроде понимая их диалог), чувствуя какую-то бессмысленную заторможенность. Искоса разглядывал дом - ничем существенным от соседних не отличающийся…

Мирский задвигал что-то про «русише журналистен» - и даже собственноручно подделанную ксиву, сукин сын, продемонстрировал. Отвечал полицай коротко, лицо и голос его ничего абсолютно не выражали.

После недолгого обмена репликами рыжий развернулся и пошел к выходу. Рожа у него была озадаченная. За воротами он остановился, посмотрел на меня (будто с упреком):

- Опоздали вы, господа русские журналисты. Скончался герр Кройцлер.

Я полез за сигаретами.

- … По-видимому, несчастный случай. Утонул в собственной ванне. Возможно, стало плохо, потерял сознание. Вчера вечером или ночью. Тело обнаружила сегодня утром приходящая уборщица. Только что увезли. Пока никаких выводов, вскрытие покажет, все будет тщательно изучено, обращайтесь в пресс-службу.

Я остервенело тряс зажигалку, раз за разом крутил колесико. Ни черта.

Эрик Штойбер из «Тагес Анцайгер» стоял в нашем списке на первом месте. Цюрихская ежедневка освещала скандал добросовестно, это явно был их конек (не исключено, что с публикаций «Анцайгера» буча и началась); Штойбер писал со знанием дела и наибольшим, безусловно, количеством подробностей - по крайней мере, из всего читанного Серегой.

Дозвониться до Эрика оказалось несложно - а вот вызвать на разговор… Сереге пришлось даже сослаться на Мауро - заранее предупрежденного (они с рыжим были уже лепшие корифаны) - тот лично подтвердил Штойберу знакомство со «своими русскими коллегами» и отрекомендовал нас в самых превосходных тонах. Штойбер мялся, общаться ему совершенно очевидно не хотелось - и уж не знаю, что в итоге победило, чувство корпоративной солидарности или Серегина настырность (вот кому б, блин, на самом деле журналистом работать!), но о встрече они таки договорились. В «Одеоне» вечером.

Этот «Одеон» на Am Bellevue, как потом (с Васиных, разумеется, слов) выяснилось, был кабаком непростым, историческим, знаменитым своими завсегдатаями, среди коих числились - хорошая компания - Ленин, Троцкий, Муссолини и Эйнштейн. В Швейцарии вообще и в Цюрихе в частности изрядная «плотность истории» - в том числе чужой, в том числе русской. Нейтральный европейский тамбур, накопитель разнообразных «невъездных» революционеров - словно их всеядным приятием страна как-то откупилась от каких бы то ни было внутренних потрясений: вон и кафешка на том же самом месте, разве что стала с тех времен сильно поменьше (угловая часть теперь занята под аптеку). И интерьер же небось сохранили - тогда забавно пристрастие великих ниспровергателей к буржуазнейшей эстетике: стенки розовато-коричневого мрамора, хрустальные люстры типа «мечта завскладом», под потолком - букет орхидей с павлиньим пером. Зеркала. На стойке в высоком стеклянном цилиндре - маленькие плюшевые медведики на продажу.

Нынешние посетители тоже были ничего - опять же соотечественнички: за соседним столиком сосали пиво двое, страшно вальяжные, один (откровенно жирный) в черной рубашке, второй (мерзенько упитанный) - в розовой. А за столиком еще чуть дальше, словно для того, чтоб русский гештальт оттенить эйропейским, посаженный - некий Клинт Иствуд двадцатилетней давности с прической Алена Делона, кинематографично чуть щурится, покуривает самокрутку… Впрочем, и наша компания, полагаю, смотрелась довольно потешно.

(Эрик Штойбер. Высокий, здоровый, несколько склонный к полноте, плюс-минус сорок лет. Волосья до плеч, две серьги в левом ухе - и притом отличный костюм: нелепо глядящийся, но перфектно сидящий.)