Факап

— Да странно как–то. Ничего толком не помню. Голову зачем–то продырявили. Я так понимаю, эти штуки в мозг вводили… микрощупы, — его передёрнуло. — Но это до свадьбы заживет, как выражается Славин в таких случаях. Ты что–нибудь знаешь, из–за чего меня так?

Лена покачала головой.

— Ну а дальше как? Я в чём–то виноват? — Яша посмотрел на неё искоса, ожидая неприятного.

— Всё в порядке, — эти слова Лена протолкнула через горло комком. — Ошибка. Тебе, наверное, цацку дадут, — предположила она.

— А как я в Комиссии? — не успокаивался Вандерхузе.

— Ты председатель, — успокоила его Лена.

Яков явно обрадовался.

— Ну тогда ладно. Когда заседание? Повестка какая? Я ж ни пса не готов…

Лена вздохнула и начала рассказывать про комиссию. Вандерхузе слушал заинтересованно, и это было почему–то особенно неприятно.

— Мне тут предлагают на Леониду слетать, — сказал он наконец. — В живых озёрах полежу. Недельки на две, как раз к заседанию успею. Одному. Говорят, нет путёвок. Извини, Лена.

Тут она, наконец, поняла, почему он всё время извиняется, и её передёрнуло от отвращения.

Вандерхузе это почувствовал.

— Ну Лена, ну вот чего ты опять, — начал он привычно-раздражённым голосом. — Это же начальство распорядилось, я тут при чём. Я вообще ничего не решаю…

— Яша, я не имела в виду… — начала тем же тоном Завадская и осеклась.

Что–то изменилось. Ощущение было, будто порвалась какая–то нитка.

Тут же зазвенела панелька: пришло сообщение.

Завадская открыла раздел сообщений. Последнее было от Горбовского.

«Небольшой подарок» — прочла она и перевела взгляд на своего мужчину.

Тот улыбался — широко, счастливо. Так, как улыбаются люди с чистой совестью.

— Ленка, милая, — сказал он, не переставая улыбаться. — А я же тебя ведь очень люблю… — сказал он почти с удивлением. — Чего мы собачимся–то? Ну хочешь, не поеду я на Леониду. Начальство не начальство… ну его. Лучше с тобой куда–нибудь поедем.

В его голосе чего–то не хватало. Лена прислушалась и поняла — той самой виновато-раздражённой нотки, которая была всегда.

Тут Лена поняла, что именно сделал Горбовский — и её скрутило. Так что она, наконец, заплакала — настоящими солёными слезами.

Вандерхузе подался вперёд, неловко обнял её за плечи, притянул к себе.

— Ну, ну, — говорил он ей куда–то в макушку, — всё уже, всё в порядке, всё хорошо. Только не надо плакать… Я вообще не помню, чтобы ты плакала, — сказал он с удивлением.

Снова звякнула панелька. Лена осторожно высвободилась из объятий, чтобы прочесть и ответить.

Там было одно слово: «Хочешь?»

«Я могла бы быть счастлива» — подумала Лена. Секунды две или три она наслаждалась этой мыслью: стать, наконец, действительно счастливой — рядом с любимым. Который перед ней ни в чём не виноват и о котором она не знает ничего плохого.

«Нет» — отстучала она и в конце добавила точку.

Туман в голове рассеялся. Она вспомнила весь разговор. Свой страх, парализованные ноги, слова «я понимаю своё положение» и слова — «теперь вы в моей команде».

Панелька пискнула повторно и выдала: «Завтра 12-00 в моём кабинете здесь».

— Что там? — забеспокоился Вандерхузе. — У тебя лицо какое–то странное. Что–то случилось? Опять факап?

— Всё хорошо, — Лена улыбнулась почти без усилий. — Леонид Андреевич всё устроил. Прорвёмся.

— Прорвёмся, — обрадованно повторил Вандерхузе.

Лене пришло в голову, что она может пригласить хорошего психокорректора и убрать мерзкое воспоминание. Никто не узнает и не поймёт. Следующей мыслью было, что эти — поймут, причём сразу.

Завадская ещё раз посмотрела на своего мужчину: большого, сильного, с открытым лицом жизнелюбца. Глядящего на неё с той весёлой нежностью, которая так нравилась ей.

— Поцелуй меня, — сказала она и привычно подставила шею.