Фаина Раневская. Как сказано!

— Умный знает, как выпутаться из трудного положения, а мудрый никогда в него не попадает.

— Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?

— Вчера отправилась на премьеру, а передо мной, уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.

Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает:

— Мне бы перчатки…

— Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?

— Мне кожаные.

— А вам светлые или темные?

— Черные.

— Под пальто или под плащ?

— Под плащ.

— Хорошо… Принесите, пожалуйста, нам ваш плащ, и мы подберем перчатки нужного цвета и фасона.

Рядом стоит Раневская и все это слушает. Потом наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так что слышит весь торговый, зал, говорит:

— Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и ж**у показывала, а туалетной бумаги все равно нет!

Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.

— И что же здесь изображено? — интересуются зрители.

— Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море.

— И где же здесь море?

— Оно уже позади.

— А где евреи?

— Они уже перешли через море.

— Где же тогда египтяне?

— А вот они-то скоро появятся! Ждите!

— Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну, когда я начинаю петь?

— Я не хочу, чтобы соседи подумали, будто я бью тебя!

Фаина Георгиевна вернулась домой бледная, как смерть, и рассказала, что ехала от театра на такси.

— Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскакивал прямо перед носом у прохожих! Но по-настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!

Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.

— Как жизнь, Фаина Георгиевна?

— Я вам еще в прошлом году говорила, что г**но. Но тогда это был марципанчик.

Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Везде***нске не служила!..

В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.

В архиве Раневской осталась такая запись: