Сотрудница Радиокомитета N постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт. Раневская называла ее «жертва ХераСимы».
— Вы не поверите, Фаина Георгиевна, но меня еще не целовал никто, кроме жениха.
— Это вы хвастаете, милочка, или жалуетесь?
Это не комната. Это сущий, колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.
(О Ленине)
Толстой сказал, что смерти нет, а есть любовь и память сердца. Память сердца так мучительна, лучше бы ее не было… Лучше бы память навсегда убить.
Мне всегда было непонятно — люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.
Настоящий, мужчина — это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет. Мужчина, который никогда не помнит дня рождения женщины, но точно знает, сколько ей лет — это ее муж.
Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне, что и глаза.
Мне попадаются не лица, а личное оскорбление.
Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.
Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем ее завести, стоит подумать, что тебе важнее: все или семья.
Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.
Сказка — это когда женился на лягушке, а она оказалась царевной. А быль — это когда наоборот.
Орфографические ошибки в письме — как клоп на белой блузке.
Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
Одиночество как состояние не поддается лечению.
Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной.
У меня хватило ума глупо прожить жизнь.
Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.
Спутник славы — одиночество.
— Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, — требует капризная молодая актриса.
— Всё будет настоящим, — успокаивает ее Раневская. — Всё: и жемчуг в первом действии, и яд — в последнем.
Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки.
На сцене жить нужно.
Он умрет от расширения фантазии.
(О режисере Ю. Завадском)
Перпетум кобеле.
(О режисере Ю. Завадском)
Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!
Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.
Успех — единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.