Файф-о-клок

– Анна Владимирова – это я, – пояснила девушка. – А восемнадцать лет – это гипербола.

– Тогда, может быть, прогуляемся? – предложил я.

– Странная взаимосвязь, – пожала плечами Анна. – Однако… Давайте прогуляемся… По побережью…

Как настоящий джентльмен, я имел при себе – кошелек и шорты. Все остальное нам встретилось по дороге. Но, честно говоря, Анна заблуждалась относительно побережья. По ее романтическим соображениям, надо было брести по мокрому песку, распугивая крабов, и чувствовать, как щекотится море. Однако я цинично настаивал, что только прибрежные кабаки могут носить гордое имя побережья. Там и пиво, и крабы, и прочие романтические закуски. Одни названия чего стоят – «Зурбаган», «Кегельбан». Мы устроились на террасе посреди этого списка и заказали себе «поэтическое вдохновение». Это когда без бутылки текилы не разберешься, что на тарелку набросано…

– Вот из ё нэйм? – попробовал уточнить я, тыча в тарелку ножом и вилкой.

– Костас! – расплылся в улыбке официант.

– Да? – удивился я. – А мне показалось, что это осьминог!

Тут я принялся пересчитывать у «костаса» щупальца – «ван, ту, фри, фо, файф» – и стал буксовать на цифре «севен», потому что забыл, как будет по-английски «восемь».

– Севен, севен, севен… – продолжал бормотать я, покуда официанту не надоело.

– Эйт! – подсказал он.

Однако я по-прежнему не понимал, откуда такое количество лап на одной тарелке.

– Сиамские близнецы, что ли? – предположил я.

– Ван момент, плиз! – отозвался официант. – Май бразе спик раша!

– Вот?! – переспросил я.

– Его брат говорит по-русски, – пояснила Анна Владимирова, которая не вмешивалась в греко-английские беседы, а тихо помирала от смеха. – Сейчас нам предоставят русскоговорящего подавальщика!

И буквально через минуту появился брат официанта. Тоже – официант. Важный, как Навуходоносор.

– Слава богу! – обрадовался я. – Милейший, вы не подскажете, что мы кушаем? Это костас, кальмар, осьминог или самка осьминога?!

Мы замерли в ожидании, а носитель русского языка пододвинул ко мне тарелку, напыжился и сообщил:

– Наздаровье!

После чего пододвинул тарелку к Анне Владимировой и заявил то же самое:

– Наздаровье!

Тут он решил, что хорошего понемножку, сказал на прощанье: «Гы, гы, гы, гы, гы!» – и скрылся, очень довольный собою.

– У-у-у… – выдохнула Анна Владимирова, вытирая слезы.

– И все-таки… – не унимался я. – Что за тварь на моей тарелке?

– Октопус, – определила Анна, разглядывая меню. – Это первого официанта звали Kостас!

– А как тогда звали второго?..

Словом, путешествие «Улисса» продолжалось. Но если вспомнить великий роман, то мы с Леопольдом Блумом были разнояйцовыми близнецами: он происходил от Джойса, а я – от стечения обстоятельств. Разумеется, можно провести аналогию, мол, Леопольд Блум занимался рекламой, как и я, однако – яйца все равно разные. У Джойса – вон какие! А ваш покорный слуга – не уродился… Так что и сравнивать нечего!

Но поскольку зашла речь об этих предметах, я стал задумываться об Анне Владимировой. Как сложатся наши отношения? Конечно, предметы могли бы и потерпеть, да только отпуск у меня две недели. Из которых три с половиной дня ушло на художественную фотографию, правда с перерывами на рекламу. Потому что днем супермодель беспокоилась только о съемках, зато начиная с одиннадцати часов вечера – она занималась «батончиком» как заведенная. Дался ей этот «Баунти»! Реклама и продвижение товара были озвучены с явными нарушениями закона «О средствах массовой информации». То есть наши соседи по «Афродите» все время выбегали на лоджию, думая, что под окнами кого-нибудь режут. А когда они догадались, что продвижение во всю Ивановскую идет за стенкой, иностранные граждане призвали уменьшить звук до общего сексуального уровня. Торговая марка «Сделано в России» не понравилась женщинам американского, канадского, шведского и даже итальянского производства. «Хоп-хей ка-за-чок! Хоп-хей ка-за-чок!» И вот кто не пускает наши модели на международный рынок!