Фаянсовый череп

Караваев вслушался в возобновившуюся стрельбу, которую на таком расстоянии можно было с легкостью принять за что-нибудь другое – за удары выбивалкой по ковру или молотком по доске, например. Но Максим Владимирович был человеком опытным и никогда не путал божий дар с яичницей. На даче Караваева именно стреляли, причем не из чего попало, а из двенадцатизарядного винчестера, который обычно висел у Владислава Андреевича над камином на специальных крючьях и выглядел как более или менее правдоподобный муляж. О том, что это вовсе не муляж, знали немногие, и Караваев, естественно, относился к числу этих посвященных. Однажды он даже сподобился пострелять из этой штуковины: хозяин предложил, и он из вежливости не стал отказываться, хотя, в отличие от многих особей мужского пола, не испытывал болезненной тяги к оружию. Оружие было для него просто инструментом, предназначенным не для получения удовольствия, а для решения конкретных задач. Молоток существует для забивания гвоздей, а оружие – для убийства и ни для чего более. Караваев был в этом твердо убежден и никогда не обнажал оружие просто так. Он даже никого никогда не пугал оружием – а зачем? Зачем тыкать в человека стволом и зловеще шипеть: “Сиди тихо, а то убью!”, когда быстрее, проще и надежнее на самом деле убить того, кто тебе мешает?

Дубовые ворота неожиданно показались впереди. Тут был какой-то секрет: казалось бы, и дорога знакомая, ровная, и поворотов никаких, и местоположение дома известно, а вот поди ж ты, каждый раз эти ворота словно из-под земли выныривают!

Караваев плавно затормозил. Канонада во дворе стихла на какое-то время, чтобы тут же возобновиться с новой силой. “Бедные соседи, – подумал подполковник. – Не хотел бы я иметь загородный дом через забор от этой линии фронта…” Впрочем, до соседнего дома отсюда было метров двести лесом, так что канонада хоть и доносилась до соседей, но все-таки не оглушала.., наверное. И вообще, Школьников, как человек неглупый и, в общем-то, неплохо воспитанный, наверняка выбирал для своих экзерсисов время, когда в соседних коттеджах никого не было.

Караваев вышел из машины и толкнул калитку. Та открылась легко и беззвучно. Школьников стоял спиной к воротам в самом дальнем углу двора и перезаряжал винчестер. Напротив него располагалась сложенная из просмоленных железнодорожных шпал стенка размером примерно три на три метра, вся исклеванная пулями. Перед ней была еще одна стенка, совсем невысокая, и на ее верхнем краю, как на витрине, были выставлены разнокалиберные жестянки из-под пива, кока-колы, томатной пасты, оливок и водоэмульсионной краски. Жестянки были мятые, кое-где простреленные навылет, а те, что покрупнее, и вовсе напоминали решето.

"Старый козел, – подумал Караваев о хозяине. – Развлекается!.. Хоть бы калитку запер, что ли. Милое дело – засадить ему промеж лопаток под эту канонаду. Даже прятаться не нужно. Открывай калитку, наводи ствол и шмаляй. А если подобрать такой же калибр, как у старика, то местные пинкертоны, глядишь, спишут все на несчастный случай. Баловался, дескать, с оружием, и нечаянно застрелился…

Интересно, давно он патроны тратит? Патрончики к этому ружьецу, между прочим, стоят не так уж мало. Доллара по два, а то и по три штучка. Не жалеет денег наш старикашечка, ох не жалеет! Надо бы сказать ему, что ли: ты, дескать, поэкономнее, приятель, потому как твои денежки скоро станут моими, и нечего их на ветер пускать…"

Школьников закончил набивать патронами магазин винтовки, небрежным жестом передернул скобу затвора и плавно вскинул винчестер к плечу. В этот момент Караваев в чисто экспериментальных целях кашлянул в кулак. Он стоял у самой калитки, метрах в пятидесяти от старика, у которого к тому же наверняка до сих пор звенело в ушах после предыдущей серии выстрелов, и был уверен, что Школьников его не услышит. Владислав Андреевич тем не менее услышал. Не опуская ружья, он стремительно повернулся на каблуках. Вороненый ствол винчестера уставился на Караваева, и, несмотря на расстояние, подполковник был уверен, что заряженное ружье смотрит ему точно между глаз. Все-таки старик был железный, и Караваев подумал, как жаль, что у этого железного человека нет и теперь никогда уже не будет детей. Бедный генофонд нации, подумал Караваев и еще раз кашлянул в кулак.

– Нихт шиссен! – жалобно крикнул он. – Их бин капитулирен! Гитлер капут!

Школьников медленно опустил винтовку. Подполковнику показалось, что старик сделал это с неохотой, словно раздумывая, не пальнуть ли ему все-таки в своего дорогого Максика. Он тут же решил, что дело пора форсировать, пока у него не развилась полновесная мания преследования. Собственно, за этим он сюда и приехал – сдвинуть наконец дело с мертвой точки.