Фаянсовый череп

Кстати, это мысль, – подумал он. А не посадить ли мне его на иглу? Это немного дольше, но зато надежно, как в швейцарском банке – том самом, где хранятся мои денежки, которые старик почему-то решил считать своими. Жаль, но времени на это действительно нет. Нет, нет и нет! Поэтому действовать придется по старинке: “Гутен морген, гутен таг, хрясь по морде, и вот так…”.

Вода в кувшине тем временем кончилась. Школьников крякнул, поставил кувшин на перила, тряхнул седой щекастой головой, разбрасывая вокруг себя ледяные брызги, и заметил Караваева.

– Максик? – спросил он без всякого, впрочем, удивления. – Что, есть новости?

– Не без этого, – ответил Караваев, подходя поближе.

Пистолет был у него под пиджаком, и Школьников его, конечно же, видеть не мог, но положение руки друга Максика, ему, видимо, не понравилось.

– Что у тебя там? – спросил он. – Блохи одолели? Ты прямо перекосился весь. И кстати, как ты сюда вошел? Насколько я помню, калитка была заперта.

– А я ее отпер, – ответил Караваев. – У меня, знаете ли, есть дубликаты всех ваших ключей.

– Любопытно, – сказал Владислав Андреевич, рассеянно промокая полотенцем мокрые волосы и шею. – И что дальше?

– Дальше вы наденете рубашку и поедете со мной, – проинформировал его подполковник.

– Куда это мы поедем? – раздраженно осведомился Школьников. – Сегодня воскресенье, а по воскресеньям я делами не занимаюсь.

Караваев смотрел на него, пытаясь понять, на самом ли деле старик до сих пор ни черта не понял, или это какая-то его игра. Впрочем, это уже не имело значения.

– Мы поедем туда, где нам никто не помешает обсудить некоторые интересующие меня вопросы, – сказал он. – Например, об очищенных швейцарских счетах.

Широкое лицо Школьникова приобрело надменное выражение: похоже, он наконец-то понял, что происходит, или просто перестал валять дурака.

– Я даю тебе тридцать секунд на то, чтобы убраться отсюда, – каменным голосом объявил он. – Этого времени как раз хватит на то, чтобы не торопясь дойти до калитки и запереть ее своим ключом. Ты уволен, Максим. Я так и знал, что честных людей на свете не бывает, только не хотел в это верить.

– Вы хотели сказать “преданных псов”, – уточнил Караваев, вынимая из-под пиджака пистолет и передергивая затвор. – Преданные псы в природе встречаются, но я не отношусь к их числу. Хватит, в псах я уже походил. Настало время побыть хозяином.

– Ты сошел с ума, – сказал Школьников. – Мое досье…

– Ваше досье лежит у меня в сумке, – перебил его Караваев. – Ваш “хаммер” стоит у вас в гараже, забрызганный болотной грязью, – той самой, которой так много по дороге к озеру. Ваш винчестер находится в вашем оружейном шкафчике. Из него недавно стреляли. Знаете где? Догадываетесь в кого? А как вы думаете, стрелок подобрал гильзы? Может быть, он выковырял пули или прошелся граблями по дороге, заметая следы? Все, что вы скажете или сделаете, неминуемого обернется против вас. Ах да, чуть не забыл! Вадик, знаете ли, застрелился. Предсмертной записки он, к сожалению, не оставил, зато оставил кое-что другое. Оба проекта. Они лежат рядышком с его трупом. Видите, как все обернулось. А я… Меня не существует. Мои люди работали на меня, они вас никогда в глаза не видели и не знают, кто вы такой, а вы не знаете их. Севрук некоторых знал, но это уже не имеет значения. Меня нет, досье моего у вас тоже нет, зато есть улики, изобличающие вас в убийстве. Вернее, в попытке убийства, потому что тот журналюга жив. Меня он не видел, зато у него было навалом времени, чтобы как следует разглядеть машину и, может быть, даже запомнить номер.

Школьников презрительно фыркнул, сделавшись как никогда похожим на крупного безусого моржа, у которого вдобавок удалили клыки, как у тех бедолаг из Московского зоопарка.

– Значит, ты меня подставил, – сказал он, не обращая никакого внимания на пистолет, – и на этом основании решил, что я сам, по доброй воле, отдам тебе деньги. Так?

Караваев чувствовал себя довольно глупо, целясь из пистолета в человека, который ни в какую не желал пугаться. К тому же во многом Владислав Андреевич был прав. У них вышла ничья, которая не устраивала ни того, ни другого. Мексиканская ничья, подумал Караваев. Это когда два придурка в сомбреро стоят в метре друг от друга и целятся друг дружке в лоб из револьверов. У кого первого сдадут нервы, тот и проиграл. Интересно, есть ли у этого борова нервы?