Фагоцит разбушевался

  - Не буду. Однако мне потребуется месяца три лишь для того, чтобы прикинуть объем и последовательность работ. Сроки я смогу назвать только в марте, да и то приблизительно.

  - А я уже говорил, что никакой кампанейщины и тем более спешки тут мы не допустим. Работай спокойно. Даже если на реализацию программы потребуется десять лет, никто тебя торопить не будет.

  - И даже в случае, если американцы запустят свою марсианскую программу?

  - Да. Потому что ты сам не позволишь им опередить тебя, я правильно понимаю? Эх, ну вот почему ты пить-то не можешь, неужели медицина тут бессильна? Мне за тебя приходится, несмотря на возраст. Ну, Витя, за советский флаг на Марсе! Пусть он там развевается в назидание потомкам, какой бы путь они не выбрали.

  Первым следствием беседы с Брежневым стало то, что всю заднюю, то есть находящуюся за корпусом «Б», часть территории «Мечты» начали копать уже в конце ноября. Кому и как в рекордные для советского планового хозяйства сроки удалось продавить решение о строительстве еще двух корпусов, я не знал, но под них уже начали рыть котлованы для фундаментов. А Шелепин, приехав инспектировать начало стройки, заметил мне:

  - Ты, наверное, понял, что Леня ставит тебе задачи в обход меня в том числе и с целью посеять между нами зерно недоверия.

  - Я-то ладно, главное, что вы это понимаете. А вот то, что такая программа невозможна без согласования с вами, понимаю уже я, причем с самого начала. Чай, не бином Ньютона.

  - Вот и хорошо. Только ты… э-э-э… на Леню зря не обижайся. Он по-другому не может, такой у него стиль работы. У каждого есть свои маленькие недостатки, и главное, чтобы они не мешали общему делу.

  Я, конечно, согласился с тем, что мне вешал на уши Шелепин, но слегка задумался. Леня – это ладно, с его мотивами все более или менее понятно. А вот вы, дорогой Александр Николаевич, против кого и в союзе с кем собираетесь интриговать, раз ведете со мной такие в общем-то необязательные беседы? Как-то не хочется участвовать в том, смысл чего мне пока совершенно не ясен.

Глава 16

  Задача, поставленная мне Брежневым и подтвержденная Шелепиным, с первого взгляда выглядела вполне решаемой. Однако при втором, более внимательном и квалифицированном, становилось ясно, что решаемость эта кажущаяся. И, наконец, при третьем взгляде, уже совсем не под тем углом, что два предыдущих, можно было обнаружить путь, на котором марсианской экспедиции хоть что-то светило. Но давайте по порядку.

  Микросхемы очень похожи на людей. Не внешне и не по внутреннему содержанию, а по устойчивости к радиации.

  Пятьсот рентген, как считают здесь, в конце шестидесятых, или пять зивертов по меркам двадцать первого века, убьют и человека, и большую часть микросхем из тех, что может купить частное лицо вроде Антонова. Есть и более устойчивые изделия, для вывода из строя которых понадобится больше тысячи рентген, но они дорогие, и их мало.

  За время годового полета к Марсу полученная доза составит порядка пятидесяти рентген – если, конечно, по пути не нарваться на поток излучения от сильной вспышки на Солнце, тогда кирдык и людям, и электронике. То есть вроде бы вполне можно лететь, но это так только кажется.

  Дело в том, что человек – это очень отказоустойчивая система. Разумеется, пятьдесят рентген нанесут ему вред, но он сохранит работоспособность, а со временем и почти полностью восстановит здоровье, если только не заболеет раком.

  Микросхема может продолжить работать, набрав пятьдесят или даже сто рентген, а может и отказать. И сама собой не восстановится уже никогда. Причем отказ одного элемента может привести к выходу из строя всей системы. При тройном резервировании аппаратуры срок жизни моих луноходов составил от двух до пяти месяцев, а этого для полета к Марсу совершенно недостаточно.

  Нормальную защиту от солнечной радиации сделать невозможно ни сейчас, ни в двадцать первом веке. Это не сравнительно мягкое излучение ядерных реакторов, в космосе энергии частиц на порядки выше. От них не спасет и полуметровая свинцовая броня, даже если ее как-то удастся выпихнуть на орбиту. И поэтому радиационная защита космической электроники – это пять миллиметров дюраля плюс двадцать миллиметров пластика. Немного помогает, но не сказать, чтобы радикально.

  Правда, у микросхем есть и преимущество перед человеческим организмом. Спит космонавт или бодрствует, рентгены ему все равно капают и потихоньку копятся. А у обесточенных микросхем устойчивость к радиации порядка на два выше, чем у подключенных к питанию и работающих. То есть теоретически можно иметь на борту десять комплектов электроники и менять их через каждый месяц, но тут тоже есть свои подводные камни. Менять-то кто будет? Космонавтов нет, хоть сколько-нибудь интеллектуальная автоматика наверняка откажет, смотри выше. Ее, конечно, можно сделать дубовой, чуть ли не электромеханической, но она тогда получится тяжелой и ненадежной без всякой радиации. И жрать будет как не в себя.