Фаэты. Рассказы о необыкновенном

— Великий зодчий Фидий, друг Перикла, оратора и воина, мечом и словом подчинявшего себе всех. Увы, — вздохнул старик, — гениальный зодчий по навету врагов, приписавших ему хищения, умер в тюрьме. Но разве найдется в мире столько золота, чтобы оплатить его творения, которыми спустя двести пятьдесят веков любуются люди земли?

— С вами интересно беседовать, — сказал поэт.

— Я мог бы вам рассказать много интересного, чего почти никто не знает.

— Может быть, мы пройдем в кафе напротив? — предложил художник.

— О нет, почтенные гости! Там «Брачное кафе», туда приходят люди, желающие вступить в брак, познакомиться. Боюсь, что нам с вами там делать нечего. Я проведу вас в другое место.

И он двинулся по тротуару. За его спиной колыхалась огромная связка губок. Мы пошли следом за ним.

Вот и кафе с вынесенными на тротуар столиками. Усатый официант усадил нас за один из них. Мы, посоветовавшись, решили скинуться своей туристской мелочью и угостить нашего спутника, но он запротестовал, сказал несколько певучих слов официанту, и тот исчез.

Вскоре он вернулся, неся бокалы с каким-то ароматным напитком, который нужно было потягивать через соломинки.

— Никак не могу освоиться, что нахожусь на территории Древней Эллады,— сказал художник.

— Так посмотрите вокруг,— предложил слепец, словно видел все лучше нас.— Разве не найдете вы среди современников тех, кто похож на древнегреческие статуи? Девушки, юноши… Представьте себе их с античными прическами, в ниспадающем складками одеянии…

Он был прав, слепец! Слепыми оказались мы, зрячие! Люди, сидевшие за другими столиками, прохожие на тротуаре стали восприниматься нами как дети Эллады.

Вот юноша! Если вообразить его в тунике, с лентой на лбу, удерживающей пряди волос, его копию можно было бы поставить на пьедестал в музее!

А эта девушка, что так заразительно хохочет с подругой! Да обе они с удивительно правильными чертами лица, с линией лба, продолжающей нос, превратись они по волшебству в мрамор, могли бы поспорить с творениями древнейших мастеров!

Я сказал об этом слепому продавцу губок и еще больше расположил его к нам.

— Вы обязательно отыщете скалу Прометея в Колхиде. Я вам расскажу, как ее найти. Я мальчишкой лазил на нее и нашел выемку от кольца, к которому повелением Зевса приковали Прометея. На высоте ста локтей. И это кольцо разбил Геракл, освободивший титана.

В голосе старого грека звучало столько убежденности, он был так уверен в том, что говорил, что мы снова переглянулись.

Старик откинул голову. Его полуседые вьющиеся волосы были повязаны лентой, переходя в густую, тоже полуседую курчавую бороду, обрамлявшую неподвижное лицо.

Я подумал, что вот таким мог бы быть Гомер!

— Геракл освободил Прометея, приговоренного Зевсом за похищение огня с Олимпа и за то, что он передал его людям вместе со знаниями. Но никто не догадывается, что в числе этих знаний было и знакомство с божественной игрой, которой увлекались боги Олимпа, и прежде всего сам Зевс. Он сделал богиней этой игры свою дочь Каиссу, которая родилась от одной восточной богини, передавшей ей знания игры.

— Что это была за игра? — живо заинтересовался я, услышав знакомое имя Каиссы.

— Не знаю, господа. Могу только сказать, что это была игра богов. В благодарность за свое освобождение титан Прометей обучил Геракла этой игре. И великий герой, возвращаясь со спутниками из похода аргонавтов[16], коротал за этой игрой долгие дни плавания.

— Это миф? — спросил поэт.

— А что такое миф? — в свою очередь спросил слепец. — Это сказание о случившемся, переданное из поколения в поколение, может быть и с видоизменениями. Ведь с тех пор прошла не одна тысяча лет. Так предания становились мифами. Кое-что забылось. Например, конец мифа о великом герое Геракле, который завоевал бессмертие своими тринадцатью подвигами.

— Двенадцатью, — робко поправил я.

Слепец не обернулся в мою сторону. Вдохновенно глядя поверх голов прохожих и словно видя Акрополь, твердо сказал:

— Для людей двенадцать. Для богов Олимпа тринадцать. Об этом мало кто знает. Это результат моих исканий. Я был и археологом, и собирателем народных сказаний. А вот теперь губки…

— Если вы позволите, мы купим у вас по губке. Я хотел сказать, по две губки,— попросил художник.

Мы с поэтом кивнули.

— Признателен вам, господа. Я подарю вам их в память о тринадцатом подвиге Геракла.

И слепец заговорил чуть нараспев, словно аэд древности. Иногда он переходил на гекзаметр древнегреческого стиха, а потом, словно спохватываясь, продолжал мерное повествование по-русски.

Мы слушали как завороженные.