Фадеев

Иванов, вероятно, лукавит, потому что иные оценки можно найти даже у самих интервентов и белых, не говоря уже о красных. Вот что писал П. Антохин («Из истории борьбы за власть Советов в Приморье». Владивосток, 1942): «При Меркуловых грабеж Приморья достиг невиданных размеров. В июне 1921 года братья Меркуловы и атаман Семенов за 50 тыс. иен, 24 пулемета, 8 орудий и некоторое количество боеприпасов… предоставили интервентам право контролировать Уссурийскую ж. д., а также вырубать лес, ловить рыбу, добывать уголь и руду, бить пушного зверя… на всем приморском побережье от Николаевска-на-Амуре до Посьета. Хотя и раньше интервенты увозили немало русского леса и рыбы в свою страну, но после этого сговора они набросились на богатства Приморья с особенной алчностью. Братьями Меркуловыми были проданы интервентам за бесценок пять морских пароходов… 19 авиационных моторов, 14 верст телефонного кабеля и множество другого государственного добра»[117]. На портовых складах, пишет Антохин, было на десятки миллионов золотых рублей государственных грузов[118] — после меркуловщины не осталось почти ничего.

К осени 1921 года Временное Приамурское правительство оказалось на грани экономического, политического, морального краха. Большевики во главе с В. Шишкиным ведут работу среди каппелевцев, готовят переворот. Однако в октябре контрразведка[119] раскрывает заговор. Арестовано около двухсот подпольщиков, тела руководителей большевистского подполья позже выловят в море. История конца 1919-го — начала 1920 года не повторилась. Дальбюро и правительство ДВР отказываются от идеи антимеркуловского переворота. Военком Приморских войск НРА ДВР В. Владивостоков в записке в Дальбюро 15 января 1922 года пишет: теперь «приморский вопрос» может быть решен только силой.

Армия ДВР воюет с переменным успехом. В конце 1921 года белые и японцы отбивают Хабаровск («Хабаровский поход»), народоармейцы отступают к станции Ин. Линия фронта — у Волочаевки, ключа к Хабаровску. А взятие Хабаровска открывает путь на юг, к Владивостоку.

5–6 января 1922 года НРА безуспешно пытается взять Волочаевку. Генерал Молчанов[120] превращает сопку Июнь-Карани (Июнь-Корань) у Волочаевки в укрепрайон с несколькими рядами проволоки. Равнина к западу от сопки просматривается и простреливается, глубокий снег притягивает боевые действия к полотну железной дороги.

В феврале 1922 года здесь происходит решающее сражение — те самые «волочаевские дни» из песни. Блюхер вспоминал: «Все части белоповстанческих отрядов имели прекрасную специальную подготовку и опытное командование. Они были поставлены в очень хорошие жилищные условия, будучи размещены до боев по домам, хорошо питались, были тепло одеты и для сохранения боеспособности во время больших переходов перебрасывались на обывательских подводах… В короткий срок части белоповстанческой армии укрепились за целым рядом искусственных проволочных заграждений… По отзыву самого командующего белоповстанцами генерала Молчанова, деревня Волочаевка… являлась для нас недоступной».

Перед наступлением Блюхер обращается к генералу Молчанову и его бойцам с воззванием, полным патриотической риторики (она не была оторвана от практики: в ходе Гражданской войны на Дальнем Востоке именно большевики вели себя как самые последовательные «державники», как бы это ни расходилось с некоторыми современными оценками): «Какое солнце вы предпочитаете видеть на Дальнем Востоке: то ли, которое красуется на японском флаге, или восходящее солнце новой русской государственности?.. Единственным, кто стоял за единство России, кто отстаивал ее от вожделений иностранных империалистических акул, была… Советская власть, которая… до сих пор ни одного клочка русской территории не отдала в цепкие лапы иностранных претендентов, не в пример русским временным правительствам… Кто до сих пор делал истинно национальное русское дело, хотя и имел интернациональные задачи? Советская власть и только она одна»[121]. Обещая сдавшимся жизнь, Блюхер напоминал: каппелевцы в штабе НРА ДВР занимают высокие должности.

Не сработало — пришлось воевать. Волочаевку потом назовут «Дальневосточным Перекопом». 10 февраля на морозе части двинулись в наступление. Проволоку рвали штыками, прикладами, руками. «Первый ряд проволоки уничтожен, завален трупами… Люди лезут на второй ряд. Но первая наша атака отбита. Бойцы бегут назад, за снеговые окопы. На проволоке остаются висеть тела убитых и раненых… Слышны изредка стоны умирающих на проволоке», — вспоминал участник штурма А. Захаров.

Ряд историков и наблюдателей критикуют Блюхера за напрасные потери. Пишут, что Серышев и Покус[122] убеждали главкома отремонтировать мосты, чтобы пехота наступала во взаимодействии с бронепоездами, но 10 февраля, несмотря на то что ремонт еще не был завершен, Блюхер не стал отменять штурм. Артиллерия отстала, пехоте пришлось воевать самостоятельно, тогда как бронепоезда белых подходили к цепям народоармейцев почти вплотную. «Волочаевки могло и не быть», — считал Генрих Эйхе[123].