Фадеев

Структурно отряды начинают напоминать Красную армию. В основу их организации положены резолюция VIII съезда РКП(б) «По военному вопросу», решение ЦК РКП(б) от 19 июля 1919 года о партизанском движении в Сибири и «Дисциплинарный устав партизанской армии Приморья». Теперь отряды должны были действовать как часть единого механизма. Проявлялись, конечно, и анархистско-сепаратистские тенденции, яркий пример чему — фигура «красного казака» Гаврилы Шевченко.

Белый офицер Георгий Думбадзе так оценивал движение: «От Енисейской губернии до Приморья партизанщина приковала десятки тысяч наших войск и воспрепятствовала их присоединению к главному фронту». Думбадзе отмечал «из ряда вон выходящие способности» партизанских командиров, «их необыкновенную изобретательность в снабжении вооружением отрезанных от всего мира частей» и примеры «необыкновенного военного таланта, редко встречающегося даже у профессиональных военачальников».

Считалось, что в «народной» партизанской армии дисциплина уже не может насаждаться муштрой и казармой. Приходилось надеяться на «сознательность», хотя в арсенале дисциплинарных мер был и расстрел. «Помнится случай, когда за изнасилование корейки[67] партизан был расстрелян по приговору отрядного суда, — пишут Ильюхов и Титов в книге „Партизанское движение в Приморье“. — К корейскому населению как угнетенному меньшинству мы вообще относились с особой чуткостью и вниманием, тем более что корейская молодежь дружно вступала в партизанские отряды»[68]. В некоторых отрядах мародеров и пьяниц пороли розгами по решению общего собрания[69].

По словам Ильюхова и Титова, крестьяне охотно кормили партизан, брали их на ночлег, случаи принудительного вселения в избы были единичными. Со временем партизаны ввели налог на кулаков и зажиточных крестьян. Прибегали к киднеппингу: похищали «буржуя» и требовали контрибуцию. Так, в мае 1919 года в Раздольном был похищен приморский водочный король Пьянков. Партизаны взяли у него лошадей, восемь пишущих машинок для выпуска газеты «Вестник партизана» и 150 тысяч рублей выкупа[70]. «Этот путь был опасным, скользким; поэтому мы воздерживались от возведения его в систему», — смущенно пишут Ильюхов и Титов.

Патронов не хватало. По воспоминаниям З. Двойных, приходилось изобретать оригинальные тактические приемы: «С ружьями, заряженными самодельной картечью, партизаны темной ночью подбирались к расположению японской части… И пойдет пальба из дробовиков… По направлению выстрелов открывался ураганный ружейно-пулеметный огонь… Когда японцы уходили, партизаны подбирали после такой „потехи“ груды пустых гильз от винтовочных патронов. У партизан было несколько японских винтовок. Капсюли от охотничьих ружей подходят к японскому патрону». Каждому командиру и партизану вменили в обязанность подбирать на поле боя гильзы и сдавать их для новой зарядки.

Было налажено производство свинцовых пуль — их отливали сучанские шахтеры. Белые сетовали на то, что партизаны будто бы употребляли «нарезные патроны» (имеются в виду пули с надпиленной медной оболочкой, превращенные тем самым в разрывные — «дум-дум», — практически не оставляющие шанса даже при легком ранении). По воспоминаниям Титова и Ильюхова, такие слухи появлялись из-за того, что самопальные партизанские пули были мягкими — без оболочки, из чистого свинца. «Приготовленные подобным способом патроны в случаях попадания делали такие раны, что спасти раненого было почти невозможно… Мы, в ответ на обвинение нас со стороны белых в жестокости, неоднократно предлагали их офицерам выход, а именно: мы предлагали снабжать нас из складов владивостокской крепости, находившихся в их руках, фабричными патронами». Но те на такой шаг не пошли.

Одновременно партизаны стремились добывать пули с твердой оболочкой, потому что безоболочечные боеприпасы годились только для старых берданок, но не для трехлинеек. Помогало «царское наследство» — земляной вал-пулеулавливатель в Анучине на старом стрельбище.

«Для пополнения боевых запасов было организовано кустарное производство, — вспоминал Мелехин. — Бомбы[71] делались из железных труб, начиненных динамитом и обрезками железа». Партизан поджигал шнур и на счет «девять» бросал. «Взрыв был потрясающий; своеобразно соединялся глухой гул с режущим ухо треском. Содержимое банки-бомбы разлеталось во все стороны, поражая все на пути… Попадавший в тело кусок гвоздя или грязной ржавой жести не только рвал на куски мясо, но, как правило, производил заражение крови, — пишут Ильюхов и Титов. — Такими средневековыми способами мы вынуждены были пользоваться: нельзя же было идти с голыми руками против вооруженного с ног до головы врага».