Фадеев

Лучшее свое он писал без оглядки на руководство (искренне им уважаемое) — это и «Разгром», и письма Асе. Дело не в том, что он боялся цензуры, — дело в самой этой оглядке (потому он и за жизнеописание Сталина не взялся). Надо писать не «как надо», а «как хочешь» — тогда и выходит как надо[319]. Может, Фадееву не хватило какой-то хемингуэевской бесшабашности?

В случае с «Молодой гвардией» он оказался заложником выбранной им формы — художественно-документального романа (война родила немало книг такого рода; пожалуй, самая известная — «Повесть о настоящем человеке» Полевого, где летчик Маресьев превращен в Мересьева). Пиши Фадеев чисто художественную вещь — с него не было бы столь строгого спроса. Но он создал художественный текст на основе реальных событий. Одни персонажи выведены под подлинными, взятыми из жизни фамилиями, другие — под слегка измененными, третьи — под выдуманными. Федин писал Фадееву: «Сделал ты очень трудную вещь, потому что для тебя обязательны живые люди и факты, а это для создания образа — тяжкие оковы».

Сам Фадеев терпеливо объяснял читателям и критикам: «Я писал не действительную историю „Молодой гвардии“, а художественное произведение, в котором много вымышленного и даже есть вымышленные лица. Роман имеет на это право». Или: «Как во всяком романе на историческую тему, в нем вымысел и история настолько переплетены, что трудно отделить одно от другого». Или: «Это и действительная история, и в то же время художественный вымысел. Это — роман».

Он мог маневрировать только в узких пределах, заданных самой действительностью, словно нащупывая в туманных фьордах единственный ускользающий фарватер. Здесь трудно было типизировать, создавать обобщенные образы, выбрасывать реальные фигуры… Это был роман — но документальный. Будь он традиционным — критика лишилась бы многих аргументов. Но Фадеев был вынужден точно отображать факты и был вправе выдумывать лишь частности. «Богатство фактического материала было его главным богатством в работе над повестью. Но с того момента, когда повесть стала перерастать в роман и замысел писателя становился все шире и глубже, это богатство порою оказывалось для него обременительным. Интересы художника пришли в противоречие с интересами документалиста-историка», — сформулировал Боборыкин.

В романе есть персонаж по имени Евгений Стахович.

Фадеев говорил: основные эпизоды деятельности краснодонского подполья воспроизведены более или менее точно, но некоторые фигуры придуманы. Наполовину вымышлен Матвей Шульга (такой работник был, но не в Краснодоне, а в Ворошиловграде), выдуманы некоторые герои не первого плана (Каюткин, генерал Колобок), немцы — по недостатку информации. Хотя, отмечал Фадеев, «главный палач Фенбонг — фигура не вымышленная». Он видел на допросе после взятия Великих Лук немца с патронташем, набитым деньгами и золотыми зубами, — тот говорил, что после войны хотел открыть лавку; этого типа Фадеев и перенес в Краснодон[320].

Что касается основных героев, то под ненастоящей фамилией выведен только предатель Стахович. Под ним зашифрован молодогвардеец Виктор Третьякевич, которого долго считали виновным в провале «Молодой гвардии». Фадеев писал, что прототип Стаховича — «выходец из хорошей советской семьи», и писателю «не хотелось оставлять неизгладимый след в сердцах его родителей, которые и так много перестрадали от того, что сын их по слабости сердца оказался предателем». Пожалел родных — но трудно отделаться от ощущения, что сработала интуиция: не до конца поверив в предательство Третьякевича, Фадеев решил его пощадить. И угадал: Третьякевич не был предателем. Его доброе имя потом восстановят, хотя сам Фадеев об этом уже не узнает. Брат Третьякевича, правда, еще в 1946 году доказывал писателю, что Евгений невиновен. Но окончательно точки над i расставили гораздо позже — в 1959 году, когда Фадеева уже не было на этом свете.

Оказалось, что Третьякевича оклеветал на допросе полицай (краснодонский следователь при немцах) Михаил Кулешов. На деле Виктор Третьякевич мужественно перенес пытки и был еще живым сброшен в шахту. Эти детали удалось выяснить после процесса над В. Подтынным, служившим в краснодонской полиции в 1942–1943 годах.

«Сдал» же организацию другой ее член, Геннадий Почепцов, по наущению своего отчима. Последний — бывший белый офицер Василий Нуждин (Громов) — стал во время оккупации начальником шахты № 5 и агентом полиции. Молодогвардейцы, по одной версии, и приняли к себе Гену Почепцова специально для того, чтобы через него выведывать у отчима намерения немцев. Почепцова и Громова осудили и уже 19 сентября 1943 года вместе с Кулешовым публично расстреляли в центре Краснодона[321]. Очевидцы вспоминали: после расстрела народ, до того сдерживаемый солдатами, набросился на трупы предателей. Несколько часов спустя изуродованные тела были увезены за город и утоплены в болоте.