За деревьями виднелся пруд. Хутора видно не было. Фабиан подошел к единственному почтовому ящику, одиноко стоявшему в тени кустов дикой сирени. Крышка ящика заросла зеленым мхом. Фабиан поднял с земли палочку и принялся счищать мох. На голубой пластмассовой полоске, выцветшей от солнца, обнаружилась надпись «Бруннер».
Идущая от почтового ящика тропинка повела его дальше сквозь сирень, и с другой стороны кустов наверху над деревьями он увидел, как в воздухе что-то сверкнуло. И только подойдя ближе, разглядел большую круглую блестящую линзу, вмонтированную в столб, который, в свою очередь, был привязан к коньку крыши одного из домов.
Через какое-то время Фабиан оставил попытки понять назначение этой линзы и пошел по заросшей дорожке к хутору, размышляя над тем, каково жить на таком хуторе, в абсолютной глуши. Сам он, вероятно, выдержал бы не более нескольких суток, а потом абстиненция из-за нехватки городского воздуха свела бы его ума. Зато это практически идеальное место для тех, кто, наоборот, хочет покоя и чтобы их не трогали. Никаких соседей, насколько хватает глаз. Никакой дороги поблизости. Никаких посторонних наблюдателей. Ничего.
К этому и стремился Урс Бруннер?
В любом случае, он давно здесь не был. Может быть, несколько лет?
По высокой траве Фабиан подошел к одному из домов, фасад которого был выложен серыми, покрытыми мхом шиферными плитами, и, заворачивая за угол, резко остановился, пытаясь понять, что он увидел. Сколько бы он ни ломал голову, он не мог воспринять картинку, проекция которой появилась на его сетчатке. Или это ему снится, или преступник еще большая загадка, чем он даже мог предположить.
Немного в глубине, в двадцати метрах от первого дома, стоял дом-близнец. Такой же величины и с таким же шиферным фасадом. Но поражали не дома, а пространство между ними. Трава там была аккуратно и явно недавно подстрижена, как на поле для гольфа перед решающим паттом Тайгера Вудса. Все травинки были одинаковой высоты. Посреди лужайки находилось ограждение высотой в несколько десятков сантиметров, обрамлявшее участок прямоугольной формы, покрытый разрыхленным гравием. Как могила. Фабиан на глаз прикинул размеры участка – примерно три на четыре метра.
Он направился через лужайку к напоминающему захоронение участку. Подойдя поближе, понял: следствие за мгновение приняло радикально иной оборот. Все, что они знали, полетело в тартарары, и им придется обдумать все заново. Посмотреть на все свежим взглядом. Он понятия не имел, что это означает и куда повернет следствие.
Солнце снова выглянуло из-за облаков, и сразу же стало на несколько градусов теплее. Фабиан перешагнул через ограждение, встал на покрытый гравием прямоугольник и увидел стеклянную пластину толщиной около трех сантиметров, которая лежала на четырех металлических ножках на высоте в несколько десятков сантиметров от земли. На пластине на спине лежал Руне Шмекель. Он был голый, а его ноги и руки были раскинуты по четырем углам. В каждом углу было отверстие, так что руки и ноги были привязаны к пластине кабельной стяжкой.
Здесь лежал мужчина, тот самый, которого они искали последние сутки, подставленный солнцу и брошенный. Сожженный заживо.
На голове – ни единого волоса, а кожа головы сильно обожжена в нескольких местах. На отдельных участках – до самого черепа. Фабиан попытался собраться с мыслями, понять, что же произошло, но смятение все время брало верх. Длинные полосы от ожогов пересекали и лицо, и тело вдоль и поперек. Словно кто-то пытал его сварочным огнем. Но подпалины были слишком ровными, чтобы их могли выполнить вручную.
Фабиан почувствовал головокружение и дурноту от всех мыслей, которые, как мухи, кружились над мертвым телом. На лбу выступил пот, который стекал ему в глаза. Почему он не взял с собой воду? Он попытался проглотить липкий комок во рту, но от этого его чуть не вырвало. Ему хотелось пить. Может быть, здесь есть колодец с водой? Он огляделся, как тут за ним раздался какой-то треск. Запахло дымом, и стало еще жарче. Он быстро обернулся, но не увидел ничего, что могло бы хоть как-то прояснить ситуацию. Может быть, ему действительно все это снится? На самом деле он лежит дома в своей постели и видит сон? Теперь треск раздался прямо у него за ухом, которое пронзила острая жгучая боль.
И только тогда до него дошло, что он сам загорелся.
Часть 2
7 июля – 10 июля 2010 года
Когда я входил во двор школы, все, как обычно, смотрели и ухмылялись. Одна рука под варежкой немного ныла, и я старался не нервничать, но ничего не получалось. Я нервничал и боялся. Боялся того, что они придумали что-нибудь новенькое в новой четверти. Какое-нибудь новое унижение и по-настоящему сверхдьявольский трюк, над которым будут смеяться все остальные идиоты.