F20

— Да не особо, — ответила я, — в психушку попадают в самом крайнем случае, и к тому же там можно бесплатно получать довольно дорогие препараты. А одинокая старость — это просто следствие выбора всей жизни. Непонятно на что эти люди рассчитывали, если они не родили себе детей или на хрен с ними разругались, скажем, из-за квартиры, а теперь сидят в ней, одинокие, и шантажируют волонтерскую организацию.

Мой образ мыслей заинтересовал Владимира.

— А вы не допускаете такой мысли, что выбора у этих людей не было? — поинтересовался он. — Старики в свое время просто не смогли родить детей. А дети просто не контролируют свои заболевания?

— Нет, — я покачала головой. — С психическими заболеваниями можно жить вообще не попадаясь. А детей — усыновить.

У Владимира, к сожалению, выбора тоже не было — никто особенно не рвался заниматься живописью в психиатрических лечебницах и таскать жратву старперам. Прошерстив свою базу, он направил меня к «довольно мирной», как он выразился, бабушке, обитавшей в бывшей «Мелодии» на Новом Арбате. Бабушка попала в поле зрения волонтерской организации после того, как получила тепловой удар прямо в своей квартире. Она жила на последнем этаже, а тем летом Москву накрыла аномальная жара. В мои обязанности входило три раза в неделю привозить бабушке требуемые продукты, наводить хотя бы относительный порядок в ее квартире, помогать ей мыться и оказывать психологическую поддержку. Как я поняла, это значило просто сидеть и выслушивать чушь, которую бабушка непременно будет нести. За все это мне полагалось двенадцать тысяч в месяц. Владимир сказал, что если бы мне было больше восемнадцати и я имела хотя бы среднее медицинское образование, он платил бы мне целых двадцать, но пока вот так — имеем что имеем.

Утром следующего дня мне удалось, лежа, застегнуть джинсы. Сверху, правда, над ними нависали валики жира, но само по себе это было шагом к победе. Я поехала на Новый Арбат к бабушке. Звали ее Милена Львовна и встретила она меня в состоянии крайнего волнения.

— Деточка, — сказала Милена Львовна, — а ты вахтеру объяснила, куда ты? Он тебя пустил?

— Там нет никакого вахтера, — сказала я.

Это Милену Львовну поразило.

— Как нет?! — воскликнула она. — Он, что… не вышел на работу?.. Может, ему плохо?..

— Понятия не имею, — честно ответила я.

Милена Львовна выдала мне список продуктов и лекарств, две тысячные купюры, а также последовал обстоятельный рассказ, в каком именно магазине нужно покупать сметану (только белорусскую, а в нижнем ее нет) и как вести себя с провизором, если тот вдруг вздумает не отпускать лекарства на том основании, что рецепт выписан не мне.

Когда я приперла продукты и лекарства, Милена Львовна снова спросила про вахтера. Я сказала, что он так и не появился.

— Я так беспокоюсь, — говорила Милена Львовна, пока я мыла ей плиту, — ему же все-таки уже шестьдесят восемь лет! А он еще выпивает! А если — сердце?

— Может, вы ему позвоните? — предложила я.

Милена Львовна вскинула голову и заученным движением взбила поникшие серо-белые кудряшки. Потом она вдруг заплакала.

— Вам легко жить! — говорила она, промакивая слезы салфеткой, которую я ей подала. — У вас все так естественно! Так просто! Без этих сумасшедших подтекстов! А я из другого времени… Как я могу взять и сама позвонить мужчине?

— Но вы же не в любви ему признаваться будете, а спросите, как он себя чувствует, — сказала я.

— Деточка, — Милена Львовна, чтобы успокоиться, закусила конфеткой, — умом я все понимаю, а вот справиться с собой не могу. Да и поздно уже, наверное. Мне ведь семьдесят четыре года… Ноги не ходят, еле по квартире до туалета дохожу.

В итоге мы решили, что после мытья я сбегаю на первый этаж и проверю, не появился ли вахтер. Раз уж Милене Львовне воспитание не позволяет демонстрировать заинтересованность в чужом здоровье.

Помыться оказалось процедурой не из легких. Сначала нужно было втащить в крошечную ванную ходунки, потом подвести к ним Милену Львовну, снять с нее халат, трусы, колготки, а также размотать эластичные бинты, которые ей посоветовал наматывать на ноги врач. Милена Львовна, вцепившись одной рукой в ходунки, а другой в меня, не с первого раза попала правой ногой в ванную. Еще она очень боялась упасть. Мне тоже пришлось залезть в ванную и помогать Милене Львовне перенести в нее левую ногу. Далее мы минут пятнадцать размышляли, стоит ли ей сесть? А если она все-таки сядет, смогу ли я ее потом поднять?

В итоге мы все-таки решили рискнуть, и я помыла Милене Львовне голову. Вода ее освежила, и выход из ванной был не таким мучительным, как вход. Я накрутила бабкины волосы на бигуди, и тут она вспомнила про вахтера. Я спустилась вниз и, как ни странно, действительно, его увидела. Это был усохший, с пергаментной кожей дедок в джинсах, затянутых на талии черным ремнем, и заправленной в джинсы ковбойке.

— Здравствуйте, — сказала я деду, — я от Милены Львовны с последнего этажа. Она волнуется, как ваше самочувствие?

Дед ошарашенно посмотрел на меня.

— Милена?.. — переспросил он. — А. Да ничего самочувствие. Еще жив.