Ф. А. Абрамов. Сборник

– Ох, Варуха, Варуха… И чего в тебе мужики нашли – всю жизнь липнут. Баба как баба. Только что на месте усидеть не можешь – тебя как чирей всю жизнь точит.

– Хлеб один, да вкус не один, Марфинька, – под одобрительный смешок ответила Варвара.

– Иди ты со своим хлебом…

– Я, Марфинька, знаешь какая? – не уступала Варвара. – Захочу – сам леший захохочет. Не веришь?

Она шагнула к Марфе и вдруг со смехом, дурачась, набросилась на нее, опрокинула навзничь.

– Куча, куча мала!.. – заголосили женки. Марфа, барахтаясь в сене, скинула с себя Варвару, села на нее верхом и, тяжело дыша, побагровевшая, пристыженная, начала отвешивать ей по мягкому месту.

Варвара придушенно визжала, извиваясь под Марфой, сучила ногами.

– Варка, Варка, бесстыдница… – упрашивала, трясясь от смеха, Дарья. – Не заголяй ноги – старика моего перепугаешь.

Наконец Марфа, отведя свою душеньку, отпустила ее. Та легко встала, начала ощупывать бока.

– Ну как, довольна? – ухмыльнулась Марфа.

– Еще как довольна-то, Марфа Павловна! Меня так-то ни один мужик не обнимывал, Марфушка! – воскликнула Варвара, снова подступая к ней: – И почто Бог из тебя мужика не сделал?

Марфа с неподдельным ужасом замахала руками:

– Бог надо мной сжалился. Не то бы ты с шеи с моей не слезала.

– А я и так не слезу.

И Варвара ухватила Марфу за шею, прижалась к ней мокрым телом. Та лениво и нехотя оттолкнула ее и, брезгливо скривив губы, с усталостью сказала:

– Отстань, смола… Я весь век об этом не думала, а теперь поздно.

Она задумалась, мрачно сдвинула брови:

– Мне бы конца войны дождаться да с белым хлебом чаю напиться… Досыта! – добавила она с ожесточением.

В наступившей тишине кто-то вздохнул:

– Хоть бы со ржаным…

– Нет, с белым! – упрямо повторила Марфа и таким взглядом поглядела на женок, точно готова была разорвать каждого, кто осмелился бы лишить ее этой надежды.

И те согласно закивали:

– С белым, с белым, Марфинька…

– Варка, Варка, – дернула Варвару за подол Дарья. – О мужике горевала идет…

Женки с любопытством начали вытягивать шеи: какой еще подвох придумала Дарья. А когда слева от своего зарода увидели идущего по лугу Николашу Семьина, добродушно заусмехались:

– Вот как, вот как вышагивает!

– Головушку-то как петух несет.

– Еще бы, экой кусок урвал.

– Что она и нашла-то в нем? Всю жизнь в кузнице, а кроме замка да ведра…

Николаша с полным пренебрежением к дождю, который давно уже потерял свою первоначальную ярость, шел неторопливо, – прямо напоказ, – голова склонена набок, мокрые хромовые сапоги блестят за версту, а из-под короткого пиджака, небрежно накинутого на тощие плечи, щегольски выпущена длинная белая рубаха, пестро расшитая по подолу. Он, конечно, знал, что на него смотрят, и старался, что называется, не ударить лицом в грязь.

– Женишок! Приворачивай на перепутье! – дружно, на разные голоса закричали женки.

Николаша развел руками, показал на кожаную сумку: некогда, мол, по машинной части спешу, но когда женки снова закричали, снизошел – повернул к народу.

Дарья, едва он приблизился, скаля белые зубы, выпалила:

– Про тебя, Миколай, говорим. Дивимся, как ты эдаку девку улестил.

Николаша, пытаясь скрыть довольную улыбку, тоном опытного человека ответил:

– Любовь – дело известное…

– Верно, верно, Колька, – подмигнула ему Варвара, – любовь не картошка.

– А у тебя, Миколай, губа не дура: знаешь, чье поле топтать. Небось на наш картофельник не позарился, на служащую потянуло.

– Да и он не у пня стоит – мастеровой. Видишь, сумочку какую завел.

– Портфель это, глупая, – не знаешь.

Николаша стоял, переминаясь с ноги на ногу, повертывал то туда, то сюда мокрою, в жидких косицах голову и был рад-радешенек. Он все принимал за чистую монету.

– Свадьбу играть будете але как? – допытывались женки.

– Свадьбу? Они свадьбу-то который месяц играют. Верно, Миколай?

– Ну народ, попадешь на ваши зубы… – покрутил головой Николаша, сдерживая довольную улыбку, и хотя он мог бы пробыть на таких зубах сколько угодно, он все же решил не терять своего достоинства; перекинул на другое плечо сумку с брякнувшим инструментом и, выпрямившись, зашагал по назначению.

Женки, провожая его глазами, снова принялись перемывать косточки.

– Выбрала Олена муженька. А нос-то задирала, форсу-то сколько было…

– А чего? За эдаким еще лучше. Под башмаком держать будет.

– Да ведь он супротив ее…

– Ничего, – трезво рассудила тощая чернявая бабенка, – пойдут робятища, соки-то повысосут. Я, бывало, в кожу не помещалась, а сейчас, вишь, шкилет один.

– И что это за наказанье такое нашему брату? – разжалобилась ее соседка. – В муках рожаешь, день и ночь трясешься над ними, а вырастишь – сердцем изойдешь. А на войну угонят – о, горюшко! Как подумаешь иной раз – зверю последнему позавидуешь.

– Не ты первая позавидовала, – живо перебила ее моложавая Дарья. – Слыхала, как бабы справедливости искали? – Она насмешливо, но с опаской покосила глаз на Марфу.

– Ну? – заерзала Варвара.