Ёжка

Этим, ранним постдевятинным майским утром Ёжка, распрощавшись с матерью, добрался до Туровца в смятенных чувствах. Посидел в срубке, умылся многажды, пил ручья трижды. Не отпустило. Выбрался, когда чистое небо просияло светом взошедшего за горой солнца. Понуро поплёлся было по тропе к лестнице на клин, да упёрся в паводковый край рапластавшейся на ширину десятка вёрст Двины. И нет чтобы вернуться и позацерквами пойти на клин, так нет же, чтоб не нарушить принятое некогда правило, решился продраться сквозь густо заросший ельником склон. Через мокрый снег, склизкие проталины и гнилушки, хрусткие сухие и пружинные иглистые ветви. Исцарапался, исчертыхался, поначерпал ботинками снеговоды. Кое как вскарабкался сбоку на середину добротно сбитой на высоких столбах лестницы, и пока добрался по ней и взъёмом до предчасовной поляны, запыхался так, что часто сглатывал выпрыгивавшее из горла сердце. В таком состоянии прислонился спиной к стволу первой о входе на поляну толстенной ели. Глянул на ещё прячущееся в вершинах зачасовенных елей солнце, и обомлел. Глаза застило малиновым светом, сердце мигом успокоилось и чувство приотцовской неги залило всё его существо. Ошарашенно закрывал и открывал глаза. Малиновое марево не отступало, и в нём неспешно стало проступать нечто. В одном месте неба, то ли близко, то ли далеко, независимо от поворота глаз или недоуменного мотания головой, проявилось ярко белое облачко. Мгновения или минуты спустя, Ёжка не мог потом определить, облачко обрело форму двух чётких геометрических фигур, и ещё не успевшая дооформиться экспозиция прошибла Ёжку догадкой.