Ездовой Гном -1. Росланд Хай-Тэк

Серебро благородный металл. Свет луны, замороженный в древние времена великими льдами и добытый в наших глубоких штольнях. Я ощущаю кончиками пальцев его холодную силу. Если провести монетой по лезвию секиры, можно с одного удара развалить любого оборотня. Конечно только один раз, пока серебро не смоет его кипящая кровь. Руки дрогнули вспоминая оружие, плечи напружились, словно на них снова легли адамантовые латы. Я судорожно сглотнул. Доспехи, оружие в прошлом. Теперь этот серебряный кругляш лишь деньги.

Деньги… их всегда мало и теперь эти мелкие монеты жгут ладонь. Целый день, и вот только эти пять монет. И скамья в дальнем углу таверны. Низкий, покосившийся стол с крышкой выщербленной так, словно он плаха на которой обезглавили целый хирд гномов. Тень воспоминания коснулась разума, заставила скрипнуть зубами, но нет, нельзя вспоминать. Нельзя.

Угол потолка теряется во тьме, зато паутина ловит свет ламп, поблескивает, покачивается. Рыжий паук занял центр. Он жирен и внушает - смотрит сверху презрительно и высокомерно. Еще бы, вся паутина завешана мухами и мотыльками. Да что мотыльками, висит даже стрекоза невесть как залетевшая в таверну. Висит, раскинув крылья как новомодный человеческий бог. А гном… что гном…

От сцены всхлипнула скрипка. Тощий хоббит, вжал ее в шею словно решил передавить себе сонную артерию, смычок медленно попробовал струны. Хоббит шевельнул оттопыренными ушами, словно прислушался к чему – то далекому, и будто получил команду - повел рукой быстро и яростно так что смычок исчез из вида. Мелодия разом рванулась и зарыдала, мечась по залу. Со струн взвились дымки, запах паленой канифоли тронул ноздри.

Дым канифоли… старый добрый друг напомнил времена, когда гномы были великим народом. Лудить, паять, ковать, мастерить… Никогда уже не вернуться те времена. Никогда.

Горькое слово «никогда» повисло на языке, потекло горечью в горло. Захотелось смыть её, скорее смыть! Элем, ромом, да не важно чем, лишь бы перестать ощущать. Но нельзя. Пока нельзя.

Хоббиты не встали в той великой войне ни на чью сторону, и теперь его скрипка стонет об этом всеми своими мелодиями. И пока в таверне мало посетителей, стонать будет. Но очень скоро в скрипача полетят огрызки, кости, бутылки… и он сменит музыку на разухабистое. Как всегда. Но не сразу, и не сейчас.

Веки устало опустились, выдавили слезу. Она привычно пощекотала щеку. Плевать, в бороде её все равно не видно. Крик из зала смахнул вялую дремоту:

- Ездовой! Эй, ездово-ой!