Встретил я ее случайно. Накануне она мне приснилась, а в тот день встречи, – она уже сидела напротив меня в автобусе и вперилась в меня своими неистовыми, снедающими, чёрными глазами. Признаюсь, мне стало жутко, – страшнее же всего было то, что я отчетливо помнил лицо девушки из сна – и вот, она сидела напротив меня, и лицо её находилось прямо напротив моего лица. Мороз пробежал по моей коже, когда я поднял взгляд и, увидев её, внезапно вспомнил свой сон. И что я должен был делать?.
Она была одета в тот же черный плащ, и, покачиваясь на мочках её ушей, висели всё те же, что и во сне, серьги, с красивыми тёмно-зелеными камнями. Но всего страшнее мне стало, когда она открыла свой портфель, и вытянув оттуда какую-то рукопись, – с таинственной ухмылкой протянула её мне. Я знал, что было в этой рукописи, и как заканчивалась она, – вернее же, как она обрывалась. Ибо сегодня ранним утром, почти на рассвете, проснулся я в холодном поту от ужаса и страха всего привидевшегося мне во сне: и этой девушки, и её таинственной рукописи, и жутких слов, какими она заканчивалась: «И
– Не бойтесь, прошу вас! Смелее откройте последнюю страницу.
О, что это был за голос, что это был за тон – ни горные ручьи, ни пение райских птиц, ни самая прекрасная и изысканная музыка не смогли бы сравниться с этим голосом, – который зачаровывал подобно Орфею, отнимал память, сознание, и лишал тебя самого себя, – потерянный, ты только внимал ему, и все надежды твои останавливались на нём, на его завораживающем звучании. И, в ужасе, смятении, я смотрел на неё, в её глаза, – позабыв и где я, и кто я, и куда я направляюсь, – и всё глубже, глубже, смотря в её глаза, познавал её сущность – и не обретал дна. Блаженное чувство полета и лёгкого парения неожиданно пришло на смену ужасу, смятению и страху. И тогда она дотронулась до моей руки. Сама нежность не могла бы быть нежнее. И, сев со мной рядом, приблизила она ко мне лицо – и запах далеких миров, блаженное благоухание Рая, неизведанных цветов, страны грёз и неземной радости повеяло на меня. И обессилел я. Руки мои мне не повиновались. Но внимая звуку её голоса – они сами стали открывать рукопись, перелистывать страницы. И вот они дошли до конца. Но последний оплот опасения – слабый, подобно соломинке, всё еще сдерживал меня, и глаза мои не дерзнули опуститься на буквы, посмотреть вниз. И тогда она приблизила свои уста к моим, – и лёгкий, невесомый поцелуй забвения похитил мою душу. Тогда опустил я глаза, и слова – доселе страшные и полные несознаваемого ужаса – предстали перед ними: «И
И остановился тем временем автобус, достигнув последней остановки. И тут глаза мои стали обречёнными: я помнил свой сон. Я опустил голову, и последняя тень надежды оставила меня. Как и во сне, силы покинули меня, и всякое сопротивление стало невозможным. Теперь она могла делать со мной – всё, что угодно. Взяв меня под руку, она помогла мне выйти из автобуса. Был поздний вечер, почти ночь. Всего два фонаря на достаточно далёком расстоянии друг от друга – скудно освещали это тёмное пространство. Шум бурного моря всё более грозно раздавался в моих ушах и оглушал меня. Она вела меня к обрыву. Это был крутой и необыкновенно высокий обрыв, внизу которого шумело и неистовствовало море. И тогда, дойдя до самого края, я в последний раз взглянул на неё, чтобы запомнить эти черты, её лицо, и небесную, неземную красоту её. И тогда она, соблазнительно ухмыляясь, с таинственной усмешкой, торжественно произнесла: «И
Тупик