Но все эти заминки и недопонимание не так важны, как важно то, что около металлического собрата можно обогреться. Под стальной шкурой чувствуется живое тепло. Тепло, позволяющее немного дольше продержаться посреди этой холодной и бесконечной зимы. Порой так хочется верить, что это тихое гудение под стальной шкурой — это сердце, а не процессор.
Истошный волчий вой вперемешку со злым механическим рыком разносится над улицей — больно! — он внезапно кидается на «своего». Попытка привычно перевернуться на спину, подставив открытые бока, ждать пощады, не поможет — он попросту не знает негласного «правила». Откроешься — и он вцепится, как голодный до крови хищник, вспарывая стальными клыками плоть. Больно. Конечно больно. И плохо, потому что не потеряешь сознание и не умрешь, когда с тебя на живую будут сдирать шкуру и отрывать куски мяса, игнорируя отчаянный крик, призывающий остановиться…
Пока вдруг что-то не щелкнет, не переключится — и волк не отойдет назад, разжав зубы в тот момент, когда мог бы добить.
Чаще всего он уходит тихо. И возвращается, зачастую, так же молча, будто ничего не произошло. Долго сидит рядом с понурым видом, не то слушая, не то совершенно не слыша жалобный скулеж, прежде чем подойти ближе. Уткнуться металлической мордой в окровавленный меховой бок и попытаться «зализать» нанесённые раны. С каждым разом эти разрывы в шкуре становятся всё больше и больше, а попытки «загладить» их, такие неловкие и трогательные, физически бесполезны. Но они есть. И это вызывает доверие.
Он «чужой». И всё же, в чём-то — «свой». Оба — неживые. Ходячий труп и живой механизм. Оба — волки. Просто так и не нашедшие свою стаю и попытавшиеся хотя бы временно стать стаей друг для друга.
Он снова оправдывается: сбой программы. Безжизненный кивок в ответ. Да, понятно, не виноват. Мы не всегда хозяева своим эмоциям… или программам. И иногда, отбиваясь от очередной атаки «своего-чужого», можно и ему следом, в приступе бешенства, перекусить провода, промять клыками корпус. С каждым разом это всё больше становится похожим на жестокий «дружеский» поединок без правил, и всё реже предпринимаются попытки «сдаться», не ударив в ответ. В конце концов, когда они остынут, всё равно, обессиленные и обесточенные, они доползут друг до друга. До хрупкого перемирия, когда можно обогреться о соседа, даже зная, что в следующий раз снова будет схватка, из которой кто-то может уже не выйти живым.
Проходит время. Снова металлический бок рядом. Совсем не холодный, нет. Даже тёплый, как будто под стальной оболочкой есть обогреватель. Тепло. Да, тепло — и этого достаточно, чтобы согреться и забыть последнюю атаку. Забыть и простить. Задремать под мирное дружелюбное гудение странного товарища, которому точно так же нужно то слабое живое тепло, которым его необычная, живая «сородич» может поделиться.
Разум говорит: «чужой». Чувства твердят: «свой».
Программа утверждает: «чужой». Но что-то живое внутри стальной грудной клетки возражает: «свой». В конце концов, внутри он совсем не из металла.
Там, под стальными пластинами и переплетением проводов, бьется такое же живое и тёплое сердце.
Здесь было просто пусто и тихо, как после апокалипсиса. Ни электричества, ни жизни. Ничего. Просто пустующие многоэтажки, вырастающие коридором по обе стороны из черноты.
Она впервые была здесь. Но незнакомый и заброшенный район почему-то до боли напоминал один из осколков сумбурных снов. На секунду, на мгновение, она даже поверила, что она здесь уже была. Дежавю. Удивительно знакомое и кажущееся родным место. То самое чувство, когда спустя годы, уже взрослым, возвращаешься во двор, в котором провел самые первые годы жизни, и видишь старую девятиэтажку покинутой, пристройки вокруг — пустующими, скамейки и дворик — обветшавшими.
То странное ощущение…
Будто ты это уже видел. Нет, эти здания другие, просто планировка двориков похожа. Но отчего такое жуткое, страшное чувство, нависающее пустым домом над тобой, что это уже было?.. Как будто в жутком сне. Мёртвые заброшенные кварталы, где никого нет. Будто вернулся в прошлое, но обнаружил его лежащим в руинах.