Евреи, которых не было. Книга 1

Но дело обстоит намного хуже. Мистер Даймонт то ли не знает, то ли не желает знать, что эллины после классического периода VI–III веков до Рождества Христова вовсе не «превратились в народ пастухов». После завоеваний Александра Македонского они заложили основы для синтеза культур Востока и Запада — эллинизма. А эллинизм — это и Александрийская библиотека, и измерение размеров земного шара Эратосфеном, и Колосс Родосский, и разделение мира на части света, и… впрочем, перечислять придется долго. Слишком долго. Без наследия эллинизма просто невозможно представить себе истории человечества и современной цивилизации. Мистер Даймонт не знает и того, что эллины вместе с римлянами создали исполинскую Римскую империю, наследницей которой по праву считает себя весь Западный мир, и были в ней признанным народом интеллектуалов (вот у евреев в Римской империи репутация была прескверная, как у нечистоплотных фанатиков и пустых болтунов). И даже когда Западная Римская империя пала, Восточная Римская империя, греческая Византия, дожила до 1452 года. А византийские наука и техника были образцом для всего Запада по крайней мере до XIV–XV веков.

Помнится, когда-то журнал «Костер» поместил письмо одного юного шахматиста, семиклассника Коли С. Правда, сознавался Коля, конем ходить он еще не умеет, но уже выиграл в шахматы у всех в своем классе, а теперь просит редакцию журнала найти ему гроссмейстера, чтобы Коля и у него мог выиграть партию в шахматы. Редакция, помнится, пообещала найти ему такого же гроссмейстера, который не умеет ходить конем…

К чему это я? А к тому, что если человек берется писать книги по истории, то, казалось бы, очевидно — он должен хоть краем уха слышать и об эллинизме, и о Византийской империи. Господин Даймонт презрел это элементарное требование и не утрудил себя такого рода знаниями. И это делает его чем-то неуловимо похожим на Колю С., победителя гроссмейстеров. Пишет Даймонт такую же фольксхистори, как Иванов, пусть с противоположным знаком. Спорить с «интеллектуалами», у которых монголы питаются вшами, и с «историками», никогда не слыхавшими о Византийской империи, я не буду, но ничто не мешает мне показать их дичайшую безграмотность, что называется, во всей красе.

БРАТЬЯ ПРОХУДИВШИХСЯ УНИТАЗОВ

Есть и еще огромный пласт литературы, несколько увядший сейчас, в самые последние годы, но пышно расцветавший еще в начале 1990-х. Боюсь, что если я сам, без помощи его провозвестников, назову это направление так, как оно того заслуживает, тут же поднимется визг и вой: «Антисемит!!!». И после этого вопля любые разумные аргументы уже не будут приниматься во внимание. Поэтому сначала я приведу цитату, а потом пускай уж судит сам читатель:

«Моя Родина — не Россия, а СССР, то есть Советская Россия, типовая картинка моего детства, от которой сжимается сердце, а к глазам подступают давно уже не сладкие слезы, — не плакучая березка и не курящаяся банька над прудом, а ржавый электромотор в мазутном ручье, расцветший малахитовой зеленью, сыпучие горы пропыленного щебня, оглушительная танцплощадка в горсаду… и когда тоска по Родине становится совсем уж невыносимой, я отправляюсь куда-нибудь на Кировские острова, через парк культуры и отдыха, где все еще геройствует гипсовый матрос с дисковым автоматом, за стадион…

Там, на берегу сверкающего отравленного залива, я снова оказываюсь у себя дома — на свалке. Среди битого кирпича, колотого бетона, драных бревен, ржавых гусениц, карбюраторов, сиксиляторов, среди гнутых труб, облезлых гармошек парового отопления, оплавленных унитазных бачков, сплющенных консервных банок, канистр, баллончиков из-под хлорофоса, на целые версты простершихся вдоль морских ворот Петербурга, — на душу мне снова опускается покой» [5, с. 240].

Когда у человека хватает совести писать такого рода тексты, уже мало что способно удивлять.

Приводя жесткий пассаж В. В. Шульгина: «Перед евреями два пути: один путь — покаяния, другой — отрицания, обвинения всех, кроме себя. И от того, каким путем они пойдут, зависит их судьба», А. Мелихов комментирует: «Чему не могу противиться — так это благородному тону» [5, с. 204].

Действительно, уж чем-чем, а благородством интонации его творение не отличается, и вот здесь-то действительно кроется важное отличие сочинений Мелихова от книг, написанных русской интеллигенцией. Как бы ни относиться к В. В. Шульгину и к его общественной позиции, он-то себя не на помойке нашел. А вот господин Мелихов — нашел, чем гордится; и, право, он не единственный в своем роде.