Это начало шагаловской книги «Моя жизнь». Дед – кантор, отец – грузчик, тети: Муся, Хая, Гуча, дядя Ноех, игравший на скрипке, мать у печи, еврейское местечко в черте оседлости – все эти образы сохранились у него на всю жизнь.
Он любил своих родственников-евреев, он был влюблен в свой родной Витебск и сохранил эту любовь на всю жизнь.
15 февраля 1944 года в нью-йоркском еженедельнике «Эйникайт» он публикует письмо – стихотворение в прозе – «К моему родному городу Витебску»:
Эта любовь к городу была лишь частицей любви к своему народу, родственникам, друзьям и знакомым, старым и молодым евреям. И появившиеся впоследствии реальные и нереальные сюжеты его картин имели под собою реальную основу. Вот такой является картина под названием «Дедушкин дом».
У ветхого домика стоит старушка, а на трубе сидит старичок. Это не сказка, это – быль. Шагал рассказывает об этом в своей книге.
Как истинный художник, он сохранил в своей памяти не только лица и фигуры, но и эмоциональный настрой, и цвет, и колорит.
С детства талантливый еврейский мальчик тянулся ко всем видам творчества. У него был приятный голос, и его взяли помощником кантора. Он мечтал стать великим певцом. Одно время учился игре на скрипке, он отлично танцевал и видел себя в мечтах танцором. Он писал стихи и мечтал стать поэтом…
Наконец, в 1906 году он поступает в Школу живописи и рисования художника Пэна. Он сам пишет, что гипсовые постановки, несмотря на все его старания, выходили не очень удачными. Но именно Пэн пробудил в нем страсть к живописи и рисунку. Эта школа определила всю его последующую жизнь.
Одной из первых натурщиц молодого художника стала прекрасная Белла Розенфельд, его первая любовь, а впоследствии его жена.
И вот с 27 рублями, полученными от отца, 20-летний Марк отправляется в Петербург учиться живописи.
Для того чтобы еврею жить за чертой оседлости, нужно специальное разрешение. Отец достал ему временное удостоверение от какого-то торговца на закупку товара.