Эвкалипт

Среди деревьев тело Эллен являло собою поразительное зрелище. Бледное, нежно-мягкое — а обступившие ее стволы такие твердые… Теплая горстка волос между ног и мягкость в целом… так выглядят пушистые зверьки, например кролики, на фоне скал.

Повернувшись лицом к солнцу, Эллен чувствовала, как с нее счищают слой за слоем — по крайней мере внешне. Она лениво коснулась волос, проверяя, высохли ли. А позже, изогнувшись, исследовала собственную пятку. Больше ей заняться было нечем, вот она и не уходила.

Окруженная недвижными серыми стволами со всех сторон, девушка напрочь не помнила, где именно бросила одежду.

Тут-то она и услышала шаги. Чужак, похоже, наступал на все полоски коры до единой, ни одной не пропуская. Эллен повернулась к нему. О своей наготе девушка знала, а вот власть собственной крапчатой красоты сознавала не вполне.

Незнакомец остановился на расстоянии вытянутой руки.

Девушке захотелось, чтобы он сей же миг, немедленно начал что-нибудь рассказывать; возможно, она полагала, что слова прикроют ее наготу, даже при том, что молодой человек глядел чуть в сторону. На руке у него болталось ее желтое платье и все прочее.

— Помнится мне…— И, разом передумав, он отвернулся.

Он просто-напросто протянул руку — и впервые дотронулся до ее щеки, а потом погладил влажные волосы.

— Почему ты вчера ушла?

Эллен покачала головой и, по всей видимости, тоже подняла руку; потому что молодой человек нежданно-негаданно наклонился и ласково куснул ее в предплечье — даже след остался!

— Я, небось, слишком много болтаю, — нахмурился он. — Видать, увлекся.

И он принялся одевать девушку сверху донизу, возвращая на место по одному предмету туалета за раз… она уже полуодета, а он держит в руках, на виду, ее нижнее белье. Эллен даже затрепетала от напряжения, и что ей за дело, если он и заметил. Она глядела сверху вниз на его уши и шею.

Девушка подняла вверх руки, помогая ему натянуть платье.

Молодой человек уселся перед нею на корточки и взялся за крупные пуговицы. А Эллен вдруг почувствовала себя такой теплой — и ко всему готовой. На мгновение ей вспомнилась женщина по имени Джорджина — в тесной каюте, и к бедру ее жмется теплый цыпленок.

За спиною шелестела река — бесконечное струение шелка по гальке.

Дети всегда теряются в лесу. В одну-единственную пятку всегда попадает стрела; либо ее кусает змея; либо ступня бывает оцарапана, и падает туфелька. Некоторые сапоги обладают волшебным свойством: это сапоги-скороходы. У каждой прекрасной принцессы бывает злая мачеха. Отличная иллюстрация — женщина с тремя грудями, по одной на каждого мужчину в ее жизни.

— В Драммойне, в белом домике с плоской крышей, — рассказывал между тем незнакомец, оставив в покое пуговицы и оглядываясь в поисках туфель, — жил один крупный специалист по аэродинамике, ученый с мировым именем; и с ним — три статные дочери. Звали его что-то вроде Шоу-Гибсон, DFC[54]. Усатый такой; его бы полагалось в рыцарское звание возвести. Юноши, бывало, толпой стекались к его дому… Думаешь, на дочерей полюбоваться? Не-а, у всех у них руки чесались умыкнуть крохотный метеорит, что красовался у хозяина на серванте.

Так вот, хочешь послушать про это или, может, лучше про мистера Клема Саклера, у него еще перхоть была? Клем Саклер, рыжебровый коротышка, жил в одном из примыкающих друг к другу одноквартирных домиков в Дарлингхёрсте. Ну, не то чтобы в одиночестве.

Эллен давно решила, что помогать рассказчику не станет — пусть и не надеется! Нагота возвела девушку на недосягаемую высоту.

— В послевоенной Австралии, когда шляпы носили как мужчины, так и женщины, вошло в обычай устраивать в садике за домом вольер с пташками, а если уж не вольер, так на заднем крыльце всенепременно стояла клетка с оглушительно орущим попугаем. Со временем эта мода — довольно-таки спорная! — сменилась одержимостью аквариумами с тропическими рыбками, а после на краткий миг все словно с ума посходили по ангорским кроликам.

Клем Саклер держал канареек. В определенные часы десятки пернатых крошек порхали и распевали в клетках в разных комнатах дома. Их аж с тротуара слышно было. Едва вернувшись с работы — а работал Клем Саклер на железной дороге, — он подсыпал пташкам корма, подливал воды в поилки, а отдельных счастливчиков порою выпускал полетать. Вот такую жизнь вел Клем Саклер.

Задержав на миг придирчивый взгляд на одном из пальчиков ног собеседницы, незнакомец продолжил:

— Как заводчик, Саклер пользовался некоторой известностью среди знатоков. На протяжении многих лет он пытался вывести белую канарейку. Все свои надежды он возлагал на избалованного, гиперактивного самца — серого с желтоватыми проблесками. В слоях его оперения Саклер усмотрел проблеск белизны. Все прочие канарейки были зелеными либо желтыми и жили по нескольку штук в клетках на передней спальной террасе, где жалюзи открывались на заросли красного жасмина; а в кухне клетки громоздились одна над другой, точно миниатюрные небоскребы. Всего птиц было, надо думать, десятков пять-шесть.