Я придвинула стул ближе к Оли, и он передал мне наушник. От интимности этого момента по коже пробежали мурашки. Мне вдруг подумалось, что делиться наушниками безумно романтично – ведь это, по сути, значит, что ты создаешь свой собственный мир звуков, недоступный другим. Пикантности моменту добавляло и то, что мы почти соприкасались головами – слишком уж коротким был проводок у наушников. Я попыталась сосредоточиться на фильме, но близость Оли не на шутку отвлекала. Он был весь точно оголенный нерв и энергично дергал ногой, от чего экран постоянно дрожал. А еще от него чудесно пахло, что, конечно, только сильнее меня отвлекало. Так мы просидели минут десять, наслаждаясь великолепной игрой Джека Николсона, пока в животе у меня не заурчало. Я выдернула наушник и переключилась на сэндвич.
Оли поставил фильм на паузу:
– Тебе он нравится?
Я отхлебнула колы:
– Да, очень… Вообще люблю фильмы из категории «что такое безумие?».
Само собой, я не стала объяснять почему. Оли одарил меня широкой улыбкой, еще больше подчеркнувшей его шикарные скулы. Казалось, он без всяких слов меня понял.
– Я тоже, тоже! О безумии вообще не так-то много фильмов.
Я улыбнулась ему в ответ:
– Вот-вот. А те, что есть, повествуют только о «впечатляющих» психических заболеваниях вроде шизофрении – или о расстройствах личности, при которых главному герою, например, постоянно хочется заниматься сексом.
– Где, интересно знать, скучные фильмы о тех, кто страдает депрессией и не встает с постели?!
– Вот именно! Вот бы кто-нибудь снял фильм о депрессии с одним-единственным персонажем, который целый час лежит на кровати и смотрит в потолок! Вот это было бы достоверно!
– Ага… – отозвался он и затих.
Я откусила кусочек от сэндвича и начала старательно его жевать. От близости Оли меня всю разморило, а внутри разлилось приятное тепло, так что это было не так-то просто. Хотя его волнение отчасти передавалось и мне. Я все думала, нравлюсь ли ему. На парах я часто ловила на себе его взгляд. Но сейчас он на меня не смотрел. Он сидел потупившись и задумчиво ломал пальцы. Я уже хотела первой нарушить тишину, как он вдруг заговорил.
– Ты когда-нибудь задавалась вопросом, – начал он, – как именно человечество решает, что нормально, а что – нет? В нашем мире царит безумие, оно повсюду, куда ни глянь, но при этом тех, кто не выносит этого хаоса, почему-то зовут сумасшедшими! Еще и кино про них снимают… А что, если эти «безумцы» попросту реагируют на странности нашей вселенной? Разве же думать, будто все в порядке, когда это на самом деле не так, не большее безумие?
Собрав последние крупицы решимости, я придвинула стул ближе к Оли, чтобы показать, что совершенно согласна с его словами. Он по-прежнему не поднимал на меня глаз.
– Знаешь, мне кажется, киношники это учтут и скоро переснимут эту картину, и мы сможем увидеть ее на больших экранах.
Иными словами:
– Я… я… – начал он, и я ободряюще заглянула ему в глаза.
– Я… я… – А потом Оли снова опустил взгляд, и стало точно понятно, что никуда он меня не пригласит. – Значит, напрасно мы его с тобой посмотрели, да?
– Ага, – ответила я, все еще улыбаясь. – Жаль, что так вышло.
Глава тринадцатая
Подо мной запищал телефон. Я перекатилась набок и посмотрела на экран.
– Кто это у нас там? – поинтересовалась Джейн, поглядывая на меня из-под солнечных очков.
– Оли! – сообщила я, не сдержав улыбки.
– Он еще не звал тебя на свидание? – осведомился Джоэл из-под Джейн. Они лежали друг на дружке лицом к лицу и до смешного напоминали гигантский сэндвич.
– Ну… пока нет.
Денек был на удивление погожий – ясный, безветренный, теплый. Казалось, лето шлет нам свой последний привет перед тем, как холода украдут солнце на целых полгода. Половина студентов высыпала на улицу и устроилась на большой лужайке – каждый в компании своих уже не то чтобы новых друзей. Я нежилась на траве в лучах солнышка рядом с Джейн, Джоэлом, Гаем, Лотти и Эмбер. Впрочем, последняя отчаянно пыталась спрятаться от ярких лучей за альбомом для эскизов.
– Лотти, я так завидую твоей коже! У тебя такой красивый загар! А мне, похоже, придется всю свою жизнь провести, обмазавшись солнцезащитным кремом.
Лотти вскинула бровь:
– Зато в старости у тебя будет куда меньше морщин! Подумай об этом!
– Ла-а-адно-ла-а-адно, прекращаю жаловаться.
Лотти улыбнулась:
– Даже не думай, Эмбер! За эти милые жалобы я тебя и люблю!
Гай фыркнул.
– А что это вообще за чувак, этот Оли? – спросил он, не выпуская из губ незажженную сигарету.
Лотти приподняла голову над сложенным свитером, служившим ей подушкой, и ответила за меня: