Чуть отрок, Ольгою плененный,Сердечных мук еще не знав,Он был свидетель умиленныйЕе младенческих забав;В тени хранительной дубравыОн разделял ее забавы,И детям прочили венцыДрузья-соседи, их отцы.В глуши, под сению смиренной,Невинной прелести полна,В глазах родителей, онаЦвела как ландыш потаенный,Не знаемый в траве глухойНи мотыльками, ни пчелой.
XXII.
Она поэту подарилаМладых восторгов первый сон,И мысль об ней одушевилаЕго цевницы первый стон.Простите, игры золотые!Он рощи полюбил густые,Уединенье, тишину,И ночь, и звезды, и луну,Луну, небесную лампаду,Которой посвящали мыПрогулки средь вечерней тьмы,И слезы, тайных мук отраду…Но нынче видим только в нейЗамену тусклых фонарей.
XXIII.
Всегда скромна, всегда послушна,Всегда как утро весела,Как жизнь поэта простодушна,Как поцелуй любви мила,Глаза как небо голубые;Улыбка, локоны льняные,Движенья, голос, легкий стан —Всё в Ольге… но любой романВозьмите и найдете, верно,Ее портрет: он очень мил,Я прежде сам его любил,Но надоел он мне безмерно.Позвольте мне, читатель мой,Заняться старшею сестрой.
XXIV.
Ее сестра звалась Татьяна…[38]Впервые именем такимСтраницы нежные романаМы своевольно освятим.И что ж? оно приятно, звучно;Но с ним, я знаю, неразлучноВоспоминанье стариныИль девичьей! Мы все должныПризнаться: вкусу очень малоУ нас и в наших именах(Не говорим уж о стихах);Нам просвещенье не пристало,И нам досталось от негоЖеманство, — больше ничего.
XXV.
Итак, она звалась Татьяной.Ни красотой сестры своей,Ни свежестью ее румянойНе привлекла б она очей.Дика, печальна, молчалива,Как лань лесная, боязлива,Она в семье своей роднойКазалась девочкой чужой.Она ласкаться не умелаК отцу, ни к матери своей;Дитя сама, в толпе детейИграть и прыгать не хотелаИ часто целый день однаСидела молча у окна.
XXVI.
Задумчивость, ее подругаОт самых колыбельных дней,Теченье сельского досугаМечтами украшала ей.Ее изнеженные пальцыНе знали игл; склонясь на пяльцы,Узором шелковым онаНе оживляла полотна.Охоты властвовать примета,С послушной куклою дитяПриготовляется шутяК приличию, закону света,И важно повторяет ейУроки маменьки своей.
XXVII.
Но куклы даже в эти годыТатьяна в руки не брала;Про вести города, про модыБеседы с нею не вела.И были детские проказыЕй чужды: страшные рассказыЗимою в темноте ночейПленяли больше сердце ей.Когда же няня собиралаДля Ольги на широкий лугВсех маленьких ее подруг,Она в горелки не играла,Ей скучен был и звонкий смех,И шум их ветреных утех.