Эверс Охотники на дьявола

Кинематограф дает нам возможность видеть все страны: это лучший историк, не знающий заблуждений. Он делает настоящее — прошедшим, а прошедшее — будущим! Разве это не чудесно! Видели ли вы когда-нибудь обратный пробег ленты?

— Представьте себе, что кинематограф сопровождает вас через всю вашу жизнь. Что мы увидим? Вот бывшая баронесса Кюбек, тогда, о, ужас! — просто Людмила Леви — дарит своему Зигфриду младенца. Его принимают два врача и акушерка. Лотта растет, становится девочкой, потом подростком, потом девушкой, молодой женщиной, пожилой дамой и, наконец, старухой… потом она умирает, ее похоронят — нет, сжигают, не правда ли? Ба, это было бы великолепное, преинтересное зрелище!

Теперь возьмем ленту и заставим Лотту жить в обратном порядке. Пепел превращается в огне в настоящее тело, — старое, сгорбленное, но все же человеческое тело. Мертвая оживает, старуха становится пожилой женщиной; пожилая — молодой и т. д., до момента рождения. И опять стоят умные люди у постели Людмилы Леви. Врач передает только что обмытого ребенка акушерке, купавшей его; ребенок опять грязен, акушерка принимает его… И нет Лотты — словно ее никогда и не было!

Ах, можно ли наглядней демонстрировать, что жизнь только большая ложь?

Лотта взглянула на Франка.

— Вы — милый мальчик! — сказала она, быстро поднявшись и тряхнув головой, словно желая прогнать какую-то мысль. — Пойдемте отсюда.

Они позвали гондольера.

Они сели в гондолу и молча плыли по улицам Венеции.

Мимо них проехала крытая гондола; под черным балдахином, тесно прижавшись друг к другу, сидела парочка.

«Новобрачные! — подумал он. — Одна из тех парочек, которая тысячами из года в год приезжает сюда…»

В этот момент он почувствовал ее руку. Она была влажна и холодна, но этот холод обжег его.

— Франк Браун, — сказала она, — я хочу иметь ребенка…

Ее голос дрожал и глаза пылали странным зеленым пламенем.

— От тебя! — прибавила она…