Уничтожить… Да, именно на это и намекал всё время мой зверь, к этому и вёл, а я до последнего сопротивлялся, заглушая, задавливая разумным голосом порыв странной ненависти к «тарелочникам». Но можно ли действительно ненавидеть своих детей? Настолько сильно, чтобы уничтожить? А, глупый ты мой, странный зверь?
И вглядываясь в спокойную, вяло перебирающую вязь профессорских пальцев по столу, я внезапно осознал чистую правильность его слов. Это же так просто на самом деле, – просто знать, что ты бог-отец для детей, которые даже и не подозревают, что ты у них где-то есть.
Тонкий, прыткий солнечный луч наконец вырвался из-за мрачной кабинетной шторы, шмыгнул мне в нос, и я громко, с облегчающим оттягом, чихнул. Затем прислушался к тому, что происходит внутри и понял – зверь исчез.
Ох уж эта магия доктора Хальцмана… Каких-то пятнадцать минут моей вздорной истерики, и всего пару слов, пару единственно верных, точечно воздействующих слов этого великого человека.
Эверест, не иначе, лекарь, которому на этой Земле равных точно нет.