Евангелие лжецов

Тем же вечером во время посещения святилища, комнаты рядом со Святая Святых, для молитвы в одиночестве, он наклоняется и берет щепоть пыли с пола. Он заворачивает ее в кусок материи и закладывает за пояс. Так сохраннее.

Каждое утро и каждый вечер годовалый агнец приносится сладким запахом Богу — бесконечное каждодневное жертвоприношение. А после него, между многочисленными закланиями людей за грехи и за мир, за благодарность Богу в их спасении, между всем этим, каждый день Каиафас делает подношения за Рим. Каждый день он жертвует чистокровного белоснежного ягненка ради славы Императора, разнесшейся далеко за пределы Великого Моря.

Это вынужденность. Рим обнаружил, что невозможно управлять Иудеей таким же образом, как одинаково управляются все другие захваченные части. Всеми принятой рутиной, превосходно работающей с другими многочисленными народами.

«Поздравления», говорит Рим, после того, как его армии разрушили защитные стены и сожгли острые частоколы, и убили отцов, мужей, сыновей и братьев, разукрасивших себя военной окраской, «сердечные поздравления вам, поскольку вы сейчас становитесь частью Римской Империи. Мы защитим вас от варваров и принесем вам дороги и акведуки, и различные другие удовольствия для граждан. Взамен вы заплатите дань, и мы также заберем некоторых людей рабами и покажем вашего царя и ваши драгоценные вещи в триумфальном шествии в Риме».

«Да», соглашаются завоеванные народы, с трудом отводя глаза от вида тлеющих дымом тел людей и животных, от деревянных и каменных развалин, «выходит, что… да».

«Очень хорошо. И еще одно», заявляет Рим, «скажите мне, кто у вас тут местный бог?»

«А что», бормочут люди, «мы поклоняемся Великому Быку Гор», или Царю Хероду, или Всемогущему Ба’алу вместе с Богом Моря Йамом, или Матери Исиде и ее сыну, который умирает и возрождается каждый год.

«Как очаровательно», говорит Рим, «мы поклоняемся нашему Императору Тибериусу и многочисленным членам его семьи, живущим и вечно живым, победившим смерть. Вот их статуи. Поставьте их в своих Храмах и поклоняйтесь им, как своему Великому Быку. Только и всего».

«Да», соглашаются завоеванные народы, и вонь от горящего вползает в их ноздри, и глаза их увлажняются.

Такой подход, крайне полезный в привязывании завоеванные народы к Риму во всех других местах, оказался напрасным в Иудее. И все лишь из-за одного особенного закона у них: не делай изображений Бога, не допускай того, что Его могущество может быть разделено на мелкие части, не сотвори никаких статуй даже самых почитаемых пророков или не позволяй подобным вещам находиться в Храме. Никто, ни один человек, говорят евреи, не может стать божеством, и — все.

Они попытались в самом начале. Всего лишь небольшая статуя, скажем так, Благословенного Аугустуса. Всего лишь одна, на внешнем дворе. Бои шли так долго и с таким неистовством, что даже римляне устали от кровопролитий, удерживая эту небольшую фигуру в том месте. Эти люди готовы были умереть, каждый из них, даже дети, но не нарушить неприкосновенности их святынь. Необычная и приводящая в замешательство преданность богу, которого невозможно было увидеть, потрогать или ощутить.

Однако Рим — сама гибкость. В определенных пределах. Аннас, который был тогда Первосвященником, предложил решение для многочисленных трудностей.

«Мы не можем поклоняться вашему Богу-Императору», грустно объяснил он Префекту, «люди не потерпят этого. Но мы можем посвятить часть наших богослужений ему».

И Рим вздохнул и ответил: «Очень хорошо».

И тогда, вместо запретной статуи во дворе, стали делать так. Каждый день Каиафас закалывает ягненка, одного из многих жертвоприношений, намеренно ради здоровья и благополучия Императора Тибериуса, чья власть простирается до этой отдаленной провинции.

И есть те, кто называют его предателем за это. Обычно, молодые священники настолько полны страстного желания провести службы для Храма, что соревнуются между собой в усердности или тянут жребий. Но только не для этой службы. Они идут нехотя после неоднократного зазывания их. Даже ягнята ведут себя подобно им — упираются, блеют и отбрыкиваются.

Но что тут поделаешь? Один агнец среди многих, чтобы Рим оставался довольным. А те шепчутся, что Рим никогда не доволен. Но мы должны попытаться сделать его довольным. Это моя задача, говорит он сам себе, поднося нож к ягненку, это моя обязанность, так мы сохраняем Храм и службы приношений. Так, так и только так.

В предрассветном доме, когда все спят, Каиафас достает рожок с чернилами, перо и полоску пергамента, срезанную с конца письма, отосланного раннее. Он макает острием пера в жирную черноту чернил. Держит недолго на весу, чтобы бусинка избыточной жидкости капнула назад в рожок. Прочищает перо по серебряному ободку, и теперь его первая строка будет чистой и разборчивой.