Евангелие лжецов (ЛП)

Когда вернулись они к себе в городок, она даже и не побеспокоилась, чтобы никто не узнал об их путешествии. Люди спрашивали: куда они ходили всей семьей вместе; и она отвечала: мы ходили увидеть моего сына Иехошуа, его проповеди. Мы ели мясо и пили вино с ним, но устали мы и решили больше не путешествовать. Она понимала, что эти слова найдут дорогу к ее мужу. Ей стало все равно. А так же все равно — что было правдой, а что было ложью. Увидела она в себе, что ожидала прибытия Иосефа не со страхом, а с бесчувственной пустотой. Были у нее и сыновья и дочери, но никто не смог бы занять то место, и не будет у нее никогда более перворожденного. Она захотела перемешать правду с ложью, чтобы Иосеф разозлился на нее из-за разговора с Иехошуа, потому что лучше было бы запомнить так, чем запомнить его отказ.

Тогда еще она должна была сделать это — сердце свое превратить в камень. Она должна была сказать себе: «Мой сын умер», и начать оплакивать его. Ах, если бы это было возможно. Ах, если бы мы смогли начать оплакивать смерть за мгновение до нее, ах, если бы мы смогли огорчиться за мгновение до горестного прибытия вести. Даже если бы и знали еще за сто лет, что должно случиться. Никакая горесть неожидаема, а если бы набрались в себе грусти-сожаления, то не стали бы мы оплакивать младенца в день его рождения? Мы должны были оплакивать его тогда, когда родился он.

Первый день Пейсаха. Тот самый день, конечно же. Она чувствует этот день всем телом до кончиков пальцев. Она прислушивается к себе, как ощущается, но, ожидая удар, от этого знания не станет легче. Пинхас, ее младший брат, знает об этом. Он пришел из С’де Рафаеля на праздничную трапезу. Увидев ее, он огорчается лицом и перестает раздувать тлеющие угли. Он обнимает ее рукой за плечи. Его промокшая шерстяная жилетка пахнет мхом. Он притягивает ее к себе и говорит: «Да живут твои другие сыновья, Мириам! Да будешь ты гордиться ими, и да принесут они тебе еще больше внуков и внучат». Он целует ее в лоб, а она вновь утыкается ему в плечо, погружаясь носом в грибной запах шерсти. Ей становится от этого легче. Легче, как в семье.

Она шмыгает носом и отстраняется.

«Присмотри за огнем».

Он опускает руки с ее плеч.

«Я все еще вспоминаю о тех, кого мы с Хавой потеряли», произносит он.

И она вспоминает, это чувство знакомо и ей. Она все еще часто вспоминает о тех двух, о сладких беззащитных малышах, потерянных ею из-за кашля и холода и простого факта, что она не смогла вырасти их здесь. И о тех, кто никогда не оживет, и о тех, кто оживал, но не надолго. Она вспоминает их, но это чувство — лишь простая горечь, понятная родителям прожившим такое. А сегодняшний день — особенный. Скорее всего, особенность вызвана присутствием злости, гнева.

«Так будет длиться весь день», говорит она. «Родственники и тети, и племянники, и их жены».

Пинхас качает головой.

«Ну уж нет. Кто-нибудь из них забудет».

«Другие напомнят им». И тут же: «Иов им напомнит».

«У него все еще длинный язык? Как у женщины на рынке?»

Она улыбается. «Все еще».

«Ну, скажет он им, а они пожелают тебе, чтобы подольше жили твои другие сыновья».

Так продолжается жизнь. Учимся терпеть невыносимое.

Во время трапезы Гидон лишь наблюдает, помогает рядом сидящим и не произносит ни слова. Семья интересуется им у нее. Она поясняет: «Он потерялся в горах, когда выпал снег. Он остается здесь, пока не наберется сил для дороги домой». И они бросают взгляды на его стройное тело, оглядывая с ног до головы, видя, что выглядит здоровым, и ничего не говорят. Время Пейсаха, когда считается особенно достойным угостить и обогреть незнакомца или путника. Кто-то из пришедших напоминают ей о том, что произошло в этом году, кто-то молчат об этом. В любом случае ей не становится ни лучше ни хуже. По крайней мере, они не спрашивают об ее муже. Они более всего озабочены рассказами о солдатах, рыскающими по всей стороне в поисках бунтовщиков из Яффо. Поиски приблизились к Галилее, потому что на юге не увенчались успехом. Семья озабоченно качает головами и беспокоится. Они едят пресный хлеб и пьют вино.

Проснувшись утром, она видит, что Гидон закончил всю его работу по дому, и суп пузырится на огне. Он нарезает овощи для него.

Он улыбается. «Тому, кто помогает вдове», цитирует он, «разве не вернется вдвойне или втройне на небесах? А она в помощи сироте найдет себя благословенной, и Бог обратит лик свой на нее».

Она хмурится. Она думает: если расскажу ему, то он узнает все мои печали.

«Я — не вдова», говорит она. «Насколько знаю».

Руки Гидона застывают недвижно.

«Он злился на меня. Я часто его не слушалась, Я была упрямой женой, и люди говорили ему, что я не следовала его желаниям в… определенных случаях. Он оставил меня», она говорит все тише и тише, «он взял другую жену и переехал в другое место. Он дал мне керитут, договор о разводе, и сказал, что мне разрешено быть с другими мужчинами».