– Почему без профессии? Рисовать будешь. Ты очень прилично рисуешь, кстати. У нас графические редакторы немножко другие, но освоишься.
– А что, журнал «Офис» у вас тоже есть?
– Нет, Кракатук миловал. А ты не мыслишь жизни без журнала «Офис»?
– Что ты, что ты. Нам, татарам, совершенно без разницы. Лишь бы не даром барласкун есть.
– Это можешь быть уверена. У нас лишних нет. Может, мы еще немножко поспим, а?
– Ну погоди, Игорь, – заныла она. – Мне уже почти спокойно. Поговори еще, что ли. Я уже почти поверила, что мне там будет хорошо.
– Обязательно, – сказал он. – Тебя и учить нечему, ты со мной два месяца, привыкла, наверное.
– Что да, то да. Я только боюсь, что ты там будешь другой.
– Самую малость. Для тебя всегда буду, какой захочешь. Какой скажешь, такой и буду. У нас же там это запросто. Люди любую форму принимают, нас учат специально. Почти все умеют, и ты научишься.
– Ой! Прими, пожалуйста, какую-нибудь форму!
– Шиш. Я и так сейчас в форме землянина. Знаешь, сколько мне потом обратно превращаться? – Он взглянул на свои светящиеся часы, которые с вечера положил на мраморную полку желтого торшера. – Месяц, не меньше, пока совсем трансформируюсь. В земных условиях очень трудно. Ничего, я тебе там покажу. Я столько трансформаций умею – ты удивишься! Вплоть до страуса. Только у нас называется иначе.
– Стрыус?
– Ырфлан, – надменно пояснил Игорь. – Все, все тебе там покажу. А теперь давай спать, пожалуйста, а?
– Давай, давай. Я пока сказку придумаю, а утром тебе расскажу.
– Да, – сказал он сквозь зевок, – это чудесно, ужасно чудесно. Только помни, что это уже не сказка.
– Я помню, – сказала Катька.
VI
Катька сидела напротив мужа и с чувством горькой вины жевала сосиски. Он их добыл с боем, продежурив у магазина с пяти утра. Всякий бодрствует по-своему. Любовь несправедлива. Никто и не обещал, что будет справедливо. Если бы Игорь порезал палец, Катька рванулась бы к нему через всю Москву, а если бы наш муж, не дай бог, чем-нибудь серьезно заболел – ну, тоже бы рванулась, вероятно, но в полной уверенности, что он симулирует и что бежать никуда не надо.
Сереженька с тоскливым умилением наблюдал, как она ест. Видно было, что на этот раз в качестве наказания за долгую отлучку приготовлена пытка кротостью.
– Сергей, – сказала Катька. – А если бы у тебя была возможность взять отсюда пять человек, ты кого бы взял?
– Куда?
– Неважно куда. Считай, в Штаты, или на Землю Санникова. В хорошее место.
– Нет, это серьезная разница. Если в Штаты – одних, на Землю Санникова – других. Тем более что ее нету.
– Но если бы была! – Наш муж был ужасен именно неумением прямо отвечать на вопрос.
– Тебя взял бы, – сказал он с нежностью.
– Спасибо. А еще?
– Еще… – Он поскреб бороду. Катька глядела на него невинными круглыми глазами и ждала. – Мать, само собой. Хотя она бы не поехала никуда. Столько раз можно было, а она не хочет. Говорит, мануальщики там не нужны.
– А еще? Может, Витю Серова? – Витя Серов был наш друг, в точности соответствующий своей фамилии; наш муж не любил окружать себя яркими людьми, предпочитая тех, кто ни в чем не состоялся. Витя много пил и увлекался астрологией, составлял гороскопы всем желающим, из гороскопов никогда ничего нельзя было понять.
– Зачем Витя? – Сереженька кисло улыбнулся. – Он и в Штатах будет говорить, что это не его место.
– Что ж ты с ним никак расстаться не можешь, если все про него понимаешь?
– Да у него и так никого нет…
Ну разумеется: Сереженьке необходимо было ощущать себя благодетелем. Это не ему нужен был Витя Серов – чтобы уважать себя от нуля и даже от минуса, а Витя Серов, значит, нуждался в единственном друге.
– А больше бы никого, пожалуй. А, вру. Щербакова взял бы.
– Типа национальное достояние?
– Ага. Больше тут брать некого.
– Щербаков в случае чего раньше тебя уедет.
Почему наш муж любил Щербакова, было вовсе уж непонятно; наверное, он не отличался в этом смысле от основной массы его противноватых поклонников, находивших в Щербакове источник умилительного самодовольства. Через него они приобщались к чему-то необыкновенно умному, хотя чего там было умного? – перекисший советский романтизм с множеством заморских слов…
– А! Веллера бы взял, пусть байки рассказывает.
Да, Веллер ему нравился, Веллером была заставлена целая полка – идеальный писатель для альпинистов, алкоголиков, компьютерщиков и прочих неудачников; ведь и их разговоры состояли либо из монотонных баек про то, как лейтенант утопил в очке документ и полдня доставал его, либо из невыносимой банальщины на тему «смысл жизни». Веллер попадал в эту таргет-категорию с меткостью самонаводящейся ракеты. Катька представила Веллера в ракете: он с первой секунды начал бы учить Игоря правильно ею управлять. К чертям Веллера, ему и тут ничего не сделается. Придут оккупанты – научит их оккупировать.