Это не моя жизнь

Какими только способами не «буровил» супругу Федунок. И ничего кроме отвращения Акулина не испытывала. На возражение типа «Мне пока нельзя, я слабая, грудь саднит и там ничего не зажило» следовало атакующее: «В прошлый раз давала, и в этот дашь!», и – все дела. И так, в атакующем стиле, без конца и края.

Под прошлым разом, как понял Изместьев, подразумевались предыдущие роды, когда на свет появилась Ниночка.

Сивушно-чесночный аромат, казалось, был везде, им всё пропиталось: от подушки до занавесок на окнах. К тому же Фёдор дышал с храпом, как загнанный конь. У него брызгало изо рта и из носа. Ну как такого не полюбить?!

Сделав своё дело, он тотчас отворачивался к стене и начинал храпеть.

У новорождённой, как назло, по ночам было вздутие животика. Кормления чередовались с подмыванием ребёнка, один раз пришлось вставить газоотводную трубочку и напоить малютку с ложечки укропной водой.

Изместьев понимал: если кормящая мать нервничает, то с её молоком так называемые «гормоны стресса» попадают к ребёнку; даже студенты об этом знают! Но как можно было объяснить это скотнику, у которого единственной радостью в жизни было именно причинение подобных стрессов?

Как это ни странно, со свекровью – Зинаидой Порфирьевной – Акулина подружилась, искренне стала называть мамой. В конце концов, женщина не виновата, что всю сознательную жизнь проработала в колхозе, оставила здоровье возле коров, на заготовках и пастбищах. А в шестьдесят с небольшим её «ударил» инсульт. Федунок – её единственный сын – не хотел брать к себе в дом парализованную, давно овдовевшую мать. Настояла, собственно говоря, Акулина. В бытность настоящей Акулиной, а не наполовину Изместьева. И ухаживала за свекровью в основном она.

Новорождённую по настоянию Фёдора назвали Клавдией. Правда, свой выбор он ничем не аргументировал. В родне, как осторожно потом выяснила Акулина, Клав у него не было. Оставался единственный вариант: так звали его любовницу, с которой по неизвестной причине ему пришлось расстаться. Акулина, будучи в душе мужчиной, отнеслась к этому философски: уж она-то знала, как это бывает. В новой своей – деревенской – жизни она не испытывала даже намёка на ревность. Пусть Федун хоть до весны гуляет, она нисколько не взревнует. Лишь бы от неё отвязался…

Почувствовав, что окончательно выздоровела, отправилась знакомиться с соседями. Колхозный быт образца восьмидесятых не радовал. В округе жили в основном механизаторы. И получка и аванс знаменовались в деревне залихватскими пьянками, после которых бесхозные трактора простаивали сутками где-нибудь… в косогоре, а скот, голодный и недоенный, мычал, хрюкал и просто выл в стойлах.

– Так ить рабочему человеку толчок нужен. Не для зада, разумеется, а души! – рассуждал в минуты сивушного похмелья Федунок. – Пяток стопок накатишь, глядишь, и веселее на душе-то…

Страсть как любил муженёк порассуждать о недостатках социалистического метода хозяйствования. Делился планами на будущее, в частности – мечтал приобрести в собственность трактор и заключить с совхозом договор, арендовать землю. Заикался даже о банковском кредите, но всякий раз после третей стопки забывал о сказанном, молча лез своими жилисто-узловатыми «граблями» жене под юбку, грубо стягивал то, что под ней было, и как ни отбивалась Акулина, очень скоро овладевал ею.

Так продолжалось день за днём, алгоритм поведения новоявленного фермера ничуть не менялся. Просвета никакого не предвиделось.

Изместьеву казалось, что даже для тех, кто всю жизнь, с самого рождения существовал в этой беспросветности, она была невыносима. Что говорить о нём, рождённом в городском комфорте, всю жизнь воспитывавшемся как мужчина!

Федунок заваливался на жену с завидным постоянством. Акулина уже знала наперечёт, что из продуктов или какой-нибудь домашней утвари возбуждало мужа, и старалась заблаговременно убрать это «от греха подальше». Толку от подобной «предусмотрительности» было мало, но тем не менее…

За ужином Фёдор употреблял фантастическое количество головок чеснока и лука, обильно «сдабривая» сие «огненное» кушанье мутной самогонкой. Редька также относилась к числу любимых мужниных продуктов.

После «возбуждающего» ужина Фёдор начинал с присвистом глубоко дышать, что в переводе на русский означало буквально: жена должна готовиться, в её распоряжении остаются считанные минуты или даже секунды – постель наспех соорудить, сбегать, если требуется, в уборную или ещё чего… Как перед стартом космического корабля, начинался обратный отсчёт. И уже ничего не могло ему помешать: ни погода, ни простуда, ни наличие гостей в доме. И похоже, так было всегда; засидевшиеся в гостях соседи, завидев вожделенный блеск в глазах скотника, скоренько ретировались к дверям, опасаясь, видимо, как бы их самих не того… При этом, надо заметить, шокированными они ничуть не выглядели.

Ниночка едва успевала схватить «в охапку» свою младшую сестрёнку Клавдию вместе с любимой куклой и скрыться за занавеской. Оставив таким образом мать наедине со «зверем».