Это их война

Теперь, оглядываясь назад, я собираю память по крупицам: складываю пазлы в одну общую картинку и понимаю, что с каждой прожитой секундой она становится все более блеклой и размытой, но от того не менее живой и волнительной. Стираются лица, поступки, моменты, но как бы ни была хрупка человеческая память — самые бесценные эмоции, пережитые нами однажды, остаются с нами до конца. Мы прячем их глубоко в себе, на задворках души, и возвращаемся к ним лишь тогда, когда остаемся наедине с собой, потому что таким ни с кем не делятся, оно слишком личное, недосягаемое, только твое.

***

— Дорогая, ты вся продрогла, поехали домой.

Мягкие ладони Павла легли на мои сутулившиеся плечи и тихо сдавили их. Не оборачиваясь, кладу левую ладонь поверх его правой руки и закрываю глаза. Как же его руки похожи на твои, папа. Такие же большие, крепкие, обветренные. Ему сорок пять и он почти твой ровесник. Знаешь, между вами так много общего. Характер, привычки, манера поведения — все в нем напоминает о тебе. Он даже любит меня, как ты: искренне, преданно, по-настоящему.

Открываю глаза, и кажется, ощущаю кожей холод гранитного камня, на котором высечено имя. Твое имя, папа. Пять бесконечно долгих лет. Вот сколько мне потребовалось, чтобы снова прийти в себя. Боль утраты притупилась, но она по-прежнему сильна и непобедима. Она со мной, во мне, и отрезвляет каждый раз, когда кажется, что все это просто сон, что сейчас открою глаза, а ты по-прежнему сидишь, раскинувшись, в нашем стареньком кресле и читаешь поверх очков принесенную с утра почтальоном газету. Приводит в чувство и не дает забыться. Она будто кричит во мне: как раньше уже не будет, но будет по-другому. Нельзя жить прошлым. Нужно идти вперед, навстречу будущему. И я иду. Честно, пап, я стараюсь. Ведь я сильная, как ты того хотел.

— Подожди, Паш. Дай мне еще минутку.

И он дает. Тихо отходит в сторону и застывает безмолвным свидетелем. Я благодарна ему за понимание и поддержку, а судьбе за встречу с ним. Именно благодаря ему я сейчас здесь, пап. Немного потрепанная, уставшая, но выжившая и несломленная. Он заново распустил мои крылья, которые казалось, больше никогда не поднимут меня над землей, подарил мне чувство надежности и защищенности. Рядом с ним спокойно и уютно, как возле тихо пылающего камина.

Порой я задаюсь вопросом, достойна ли такого человека? И ответ приходит сам собой: я делаю его счастливее. Когда он смотрит на меня, в его глазах плещутся живые огоньки, он улыбается и морщинки, коснувшиеся его лица, разглаживаются, делая его лицо молодым и беззаботным. Он говорит, с моим приходом его жизнь изменилась. Изменился и он сам: теперь в его душе — весна, а в сердце — солнце. Я верю ему, пап. Верю так же, как всегда верила тебе. Он достойный человек. И такой же одинокий, как я. Наверное, правду говорят: судьба — не дура, зря людей сводить не станет. И наша встреча — не исключение. Он вошел в мою жизнь, когда руки совсем опустились, когда каждый вдох был на грани срыва, и казалось — это конец. Вошел ненавязчиво, шепотом и вдохнул в меня новую жизнь. Мы, как два одиночества, встретившиеся в час тихого отчаяния, когда оба нуждались в поддержке и утешении. Я потеряла тебя, он — жену, мать своего сына и эти потери пересекли наши пути в точке под названием «любовь». Уже в первые минуты знакомства мне было настолько уютно и комфортно рядом с ним, что казалось, мы знаем друг друга всю жизнь. Я люблю его, пап. И эта любовь делает меня сильнее.

Вот и сейчас он стоит поодаль от меня, но я всеми фибрами души чувствую неразрывную связь между нами, его поддержку, его плечо. Он рядом и я больше не одинока. Даже кресты и надгробные камни, окружающие нас, не пугают меня так, как это было раньше. Я не ощущаю прежней тревоги и страха. Наоборот, стоя рядом с твоей могилой, меня будто опускает — боль никуда не делась, но печаль стала меньше. Я даже улыбаюсь, пап. Посмотри. Все, как ты меня учил…

— Эль, малышка, улыбнись. Это всего лишь разбитая коленка. Уже не больно. До свадьбы заживет… — отец дует на смазанную зеленкой коленку и я уже не плачу. Я улыбаюсь ему сквозь слезы. Я верю каждому слову, сказанному им.

Тогда действительно было не больно. Я плакала, потому что жалела себя и хотела, чтобы пожалел меня ты, а сейчас… Сейчас я бы многое отдала, чтобы эта боль была подобна той, но она не заживает, пап. И никогда не заживет.

— Смотри, солнышко, я сделал это для тебя, — отец с мальчишеской улыбкой открывает передо мной маленькую самодельную коробку и кажется радуется своему подарку больше меня, — та-дам.