Это было в Праге

— Я очень благодарен вам. Я постараюсь и в лагере быть вам полезным.

Негодование мутило голову. Антонин боялся, что Грабец подаст ему свою подлую руку. Чтобы избежать рукопожатия и разрядить свой гнев, Антонин, вставая, будто нечаянно, всей ступней наступил на ногу предателя.

Грабец вскрикнул, лицо его побледнело.

— Простите, — сказал Антонин.

— Ничего… ничего… — пробормотал Грабец и поджал ногу.

Антонин пошел в гардероб за пальто, зонтом и шляпой.

Он шагал по мокрым улицам Праги, уже погруженным в вечерние сумерки. По-прежнему лил дождь.

Поеживаясь под легким пальто, Антонин чувствовал, что его ботинки, видавшие всякие виды, не только пропускают, а прямо впитывают в себя воду.

«Зейдлиц таких ботинок не надел бы. В моем положении „гестаповца“ это не годится, — подумал он. — Надо раздобыть ботинки получше».

Впереди шла невысокая женщина. Прикрываясь зонтом, она торопливо семенила по плохо освещенному тротуару. Ноги ее скользили, она то и дело взмахивала зонтом, пытаясь сохранить равновесие. На повороте улицы тротуар был разрушен. Женщина остановилась, потом сделала нерешительный шаг, но поскользнулась и чуть не упала. Антонин во время поддержал ее за руку.

— Ой, спасибо! — вздохнула женщина и обратила к нему лицо.

Антонин обмер. Перед ним была Божена! Он только и мог прошептать:

— Божена!

Теперь и девушка узнала его. Все было забыто: и улица, и дождь, Божена обвила рукой шею Антонина и жарко поцеловала.

— Тоник! Родной!

Антонин не выпустил руки Божены из своей. Они прошли несколько шагов молча, охваченные радостью встречи.

— А я часто вспоминала о тебе и сердилась. Неужели, приехав в Прагу, не мог найти меня через Марию? — упрекала Божена.

Антонин старался говорить внушительно. Она забыла про конспирацию. У него каждый шаг, каждая встреча заранее учтены и взвешены. Но он часто вспоминал о Божене, стремился ее видеть. Разве можно забыть подругу детства, чудесные дни, проведенные вместе, детские игры, огорчения и шалости?

— Куда ты идешь? — спросил Антонин, когда они свернули в боковую улицу.

Божена засмеялась.

— Туда же, куда и ты. К Морганеку.

Антонин удивленно поднял брови.

— Не понимаю.

— Сейчас поймешь.

Она сунула в руки Антонина зонт, раскрыла сумку и вынула из нее конверт.

— Теперь понял? — спросила Божена.

— Все еще нет, — ответил он и поднес конверт к глазам.

— Здесь удостоверение, которое обещал тебе отец. Документ сильный, но злоупотреблять им нельзя, — строго пояснила Божена.

Антонин торопливо сунул конверт в карман.

— Очень кстати… В роли Зейдлица в Праге появляться уже опасно.

Они прошли еще несколько шагов. Божена рассказала, что работает в клубе правительственных войск и почти все вечера у нее заняты. Антонин плохо вникал в ее слова, но чувствовал волнение, с которым она их произносила. И это волнение неосознанно, необъяснимо, передавалось ему. Он почувствовал, что не может, как раньше, непринужденно и легко говорить с Боженой, не задумываясь над своими словами. Он искал какие-то особенные, значительные слова и не находил их. И оба они замолчали.

Божена остановилась.

Впервые за годы их дружбы Антонин увидел прелесть ее глаз, больших и светлых, окаймленных темными ресницами. Никогда раньше он не вглядывался в них и даже не смог бы вспомнить, карие они или голубые. У Божены голубые глаза! Это длилось мгновение. Он первым отвел взгляд, не в силах скрыть своей радости, — видеть Божену, чувствовать, что она рядом с ним.

Голос Божены вернул ему самообладание.

— Мне пора возвращаться… — Она переложила сумку из одной руки в другую и подняла зонт над головой. — Какой несносный дождь!

Рука Антонина ощутила ее легкое пожатие.

— Не забывай старых друзей, — сказала Божена весело.

Он торопливо ответил на ее пожатие и неожиданно спросил:

— А ты не забудешь… старых друзей?

— Нет, конечно. Ну, будь здоров и удачлив!

И Божена ушла.

Глава двадцать седьмая

Около десяти вечера Антонин подошел к дому Гоуски. Первое, что бросилось ему в глаза, — на калитке не было объявления.

«Так. Все идет как по писаному!»

Антонин отпер калитку и вошел во двор. Позвонил. Дверь открылась, и перед ним показался Гоуска.

— А я собрался уходить, — сказал Гоуска. — Еще минута, и вы меня не застали бы. Дождь все идет?

— Как из ведра. Промок до костей.

— Ну раздевайтесь. У меня горит электрическая печь, вы обогреетесь.

В кабинете было уютно и тепло. На письменном столе горела настольная лампа, прикрытая темным абажуром. Комната тонула в полумраке.

— От коньячку не откажетесь? — любезно предложил Гоуска.

— Не посмею. Я бы и закусить не прочь. Весь день проболтался под дождем.

— За чем же дело стало! Я сейчас сооружу.

Когда Гоуска вышел, Антонин, не утерпев, вынул из кармана конверт, переданный ему Боженой. В нем было удостоверение на имя Людвига Барабаша, сотрудника для поручений при бюро по охране правительства протектората.

Антонин облегченно вздохнул. Теперь удостоверение Зейдлица теряло всякий смысл.