Это было в Коканде

- Народ готов, - говорили они, - пора действовать! Пора проучить Мамедовых. Они нерешительны, потому что это татары. А Давыдов - еврей. А Вадьяев - еврей. Это неверные, а не мусульмане. Они нас обманывают. Нам надо нашу власть. Нам не надо фабрикантов. Все они снюхались с дьяволом. Всех русских офицеров, всех русских чиновников надо гнать. Эта власть гниет да требует от нас без конца денег. Пусть расплачиваются из своих банков хлопковики! А крестьянство мы можем перетянуть на свою сторону тем, что объявим отмену всех долговых расписок. Нам нечего жалеть чужие капиталы. Нам нечего жалеть ни Вадьяева, ни Давыдова, ни Мамедова. Все они сидят на нашем горбу. Восток должен быть Востоком. Может быть, нам даже не нужен хлопок. В старину мы не думали о нем. Пусть дехкане сеют хлеб! Долой хлопковиков! Долой Кноппа, Давыдова, Мамедова! Долой большевиков, разрушителей бога! Они не признают власти мужчины над женщиной. Они отберут землю и сделают ее общей. Мусульмане должны объединиться. Народ верит нам, потому что он еще боится большевиков. Свалим Мамедова - и народ поверит нам окончательно.

Десятилетиями банковские отделения Ферганы выдавали под хлопок кредиты. Авансы от фирм сперва получались комиссионерами, те, в свою очередь, раздавали их дехканам-земледельцам. Векселя с уплатой процентов писались на всю сумму ссуды, а выплачивались частями. При всякой выдаче дехканин еще платил особый, добавочный процент либо комиссионеру, либо мелкому служащему фирмы. Около хлопкороба кормились арбакеши, возчики хлопка, и «пунктовые», приемщики на скупочных пунктах.

Все эти люди - труженики и паразиты, творцы товара и уловители его были связаны взаимной сетью обязательств. Кредит на почве неурожаев, грабежа и обмана превратился в кабалу. Долг рос за каждым крестьянином, увеличиваясь из года в год. Крестьянин изнывал от него. Он ненавидел промышленников и хлопковиков, считая, что все его беды идут от них. Этим и решили воспользоваться улемисты, чтобы привлечь к себе крестьянство.

«Все, что могут дать нужда, темнота, ненависть и зависть, - все это надо употребить в дело», - говорили они. Обо всем этом говорилось намеками, зашифрованно, издалека и смутно, но Иргаша нечего было учить разгадыванию. Он все понял.

«Да, я пойду за улемой, - подумал он. - Но надо сделать иначе, надо заставить их пойти за мной. Надо захватить власть. Надо показать им зубы, иначе эти лавочники оседлают меня».

Иргаш кивнул сборищу:

- Я согласен.

Он сидел верхом на стуле, точно ловкий наездник на лихом карабаире. Ситцевый стеганый халат вместо шинели был накинут на плечи. Почесывая всклокоченную черную бородку, он сурово и смело взглянул в лицо Мулла-Бабе.

- Значит, ты изменил Мустафе? - спросил он.

- Я с народом, - уклончиво ответил Мулла-Баба.

- А сколько же у тебя народу? - Иргаш презрительно рассмеялся.

- Вам лучше знать. У вас все люди, - ответил Мулла-Баба, стараясь избежать пререканий.

«Да, люди у меня… Не в людях дело… У меня милиция, джигиты… Это известно всем. У меня же и палочники. Сколько надо крестьян? Я найду их. С палками в руках, с ножами за поясом, они бросятся туда, куда я их погоню… Они - как вещь в моих руках. Я не помешаю Мулла-Бабе размахивать зеленым знаменем священной войны… Пусть человек гуляет с розой за ухом! Все годится. Но не в этом дело…» - подумал Иргаш.

Он посмеивался. Он ждал, что эти жалкие хитрецы сейчас назовут его кокандским ханом. Вот это будет «настоящая мусульманская власть». Он медлил, как бы подсказывая им, что он до тех пор не примется за дело, пока они не решатся на это. Они догадывались, пыхтели и молчали. Они не хотели упускать своего. Они побаивались вручить власть Иргашу, предпочитая иметь ее в своих руках и распоряжаться ею.

Тогда Иргаш вскочил со стула. Джигиты его конвоя, сидевшие на корточках тут же, вдоль стен, тоже вскочили. Звякнули шашки и карабины.

- Спасибо за добрые советы! - сказал Иргаш, еще раз усмехнувшись. Он благодарит всех добрых, святых, умных и почтенных людей, осчастлививших его своим посещением.

- Значит, в эту ночь ты арестуешь кокандское правительство? - спросил его Мулла-Баба.

Иргаш молчал.

- Тайны не говорят только жене. Здесь же всё наши! - скромно и ласково глядя ему в глаза, сказал Мулла-Баба.

Иргаш, как наездник на скачке, хлопнул камчой по желтому грязному сапогу. Халат с Иргаша свалился на пол. Он стоял в солдатском обмундировании, украшенный двумя маузерами, офицерской шашкой и ручной бомбой на поясе.

- Начинайте вы! Кричать азан - ваше дело, - ответил Иргаш Мулла-Бабе и нагло провел камчой по воздуху, указывая на собравшихся в этой комнате мулл.

Мулла-Баба понял, что этот человек, предлагающий им испытать судьбу восстания, выделяется среди них, точно коршун среди стаи галок. Еще немного смелости - и он расправится со всеми, как настоящий степной разбойник, владыка края, как мясник, не замечающий крови, как ростовщик, привыкший к распоряжению чужой собственностью, и как палач, знающий цену жизни.